— Где-то, кто мой суженный —
Знать бы наперед!
Кто-то станет мужем мне,
За себя возьмет:
Молодец ли статный,
Старый ли урод?
Бедный ли, богатый ли,
Добрый или злой?
Грубый или ласковый
Иль совсем родной?
Знать бы красной девице
Какой судьбины ждать:
В счастье ли да в радости,
В горе ль вековать?
Мне бы мужа —
Других не хуже!
Захрустел под окошечком снег.
Скрипнули ступеньки ветхого крылечка. Значит, возвратился отец. Вот
ведь неугомонный какой. Надо же, в экую пору домой надумал
тащиться. Поди, и сам теперь не рад.
Девушка собралась было покорить отца
за его неразумие, но в этот момент низенькая дверь как-то жалобно
застонала, распахнулась во всю шить и... вместе с вихрем
снега через порог ввалился незнамо кто: то ли ряженый, то ли
блаженный.
Бороденка да вся морда не то в пакле,
не то в пуху. Космы длинные и грязнущие торчат из-под малахая во
все стороны. Полушубок на плечах вроде бы новый, а ноги совсем
голые. Батюшки! Да ведь он же весь голый и синий! Матушка,
пресвятая богородица! Это ж мертвец!...
Матреха чуть не закричала с
перепугу, но за спиной мертвеца показался сам
Казюк. Без шапки и полушубка — и девушка признала на голом
пришельце с того света отцовскую одежду.
Казюк прикрыл за собой дверь,
осторожно придвинул странного гостя к печке:
— Влезай, батюшка, поскорее —
отогревайся! Дайкость я тебе подсоблю. Вот так... А ты,
доченька, кипяточку достань да сухой малинки запарь. И
липового цвету тоже.
Не сразу дошел до Матрехи смысл
происходящего. Кто это? Откуда? Зачем? Что ему здесь
надобно?... Господи, да это же отец Симеон! Владычица небесная, как
же это, а?...
Кинулась девушка к печке. Загремела
заслонкой, ухватом, горшками.
— Святого-то отца! Ах,
ироды проклятущие! Ни дна бы им ни
покрышки! Отродье сатанинское!...
Ругая почем зря хозяйских холуев,
Матреха в то же время проворно и ловко управлялась с делом. Кроме
малины и цвета липы, она отыскала и подала на печь застоявшуюся
глиняную бутыль с романеей.
— Пей, батюшка, пей, отогревай
душеньку! Ну-ка, змеи лютые, что содеяли! Гореть им проклятым в
геенне огненной! А ты, тятенька, укутай батюшку
потеплее. Я сейчас дровишек в печку подкину. Вот же племя иродово!
Ох, грех-то какой!...
* *
*
Так и сгиб бы отец Симеон, не
наткнись на него случайно Казюк. Так и посчитали бы все, будто их
духовного пастыря черти сволокли в поле за какие-то тайные
грехи.