— Отчего ж невозможно, — не поверил
Баташов. — От хороших денег никто не откажется. Купим те деревни,
Казюк!
Пожал рудознатец плечами, мол, кто
его знает. А про себя подумал, не на всякого пса кол подберешь. Не
продаст деревень Синюгин и все тут — гордый помещик и упрямый.
Подумал так — и словно в воду
глядел.
Синюгин, правда, принял Баташова, не
смотря на все свое пренебрежение к торговому сословию. И даже
радушно принял, хлебосольно, как истый русский помещик. И хозяйство
свое показал и псарней похвастался. Но вернулся от него богатый
покупатель с тем же, с чем поехал. Не продал ему деревень
Синюгин.
— И не уговаривайте, голубчик,
не могу! Деревни те родовые, самим Грозным семейству нашем
жалованы. Уж простите меня старика, а только и заикаться по сему
случаю больше не советую. Горяч я бываю, как бы не
поссориться нам... Заезжайте еще — всегда рад видеть!...
Знал бы заносчивый потомок опричников
Грозного, с кем имеет дело, вероятно, держал бы себя по-иному.
Возможно даже, сам предложил бы купить у него те деревни. Но в
том-то и дело, что Синюгин не знал Баташова.
Не знал.
Уж и есть за что, Русь могучая,
Полюбить
тебя, назвать матерью.
И.С. Никитин
Жарко дышит казюковская домна. Сам он
вместе с горновым возится у смотрового окошка, готовясь к выпуску
плавки. Оба так увлеклись, что не заметили появления хозяина.
Зоркими совиными глазами Баташов в один миг оценил обстановку.
Шагнул в угол к ларю с инструментами. Поднял крышку.
Под пешнями, крюками, клещами увидел
короткий толстый кнут, сплетенный из тонких сыромятных ремней
—главный знак власти доменного смотрителя.
Выхватил кнут из-под инструмента.
Лицо побагровело, глаза молнии мечут. Лапищей своей страшной
сграбастал ворот казюковской рубахи у самого горла.
— Распустил холопьев, старый
хрен! Сам с пешней возишься, а работным и горя мало. Ишь морды
какие нажрали!
Будь другой на месте Казюка,
наверное, умер бы со страху. Вздрогнул и Егор от неожиданности, но
тут же в себя пришел. Попытался руку хозяйскую от ворота оторвать.
Сказал с достоинством:
— Пусти, Родивоныч! Не
крепостной я тебе... Ослобони ты меня за ради Христа от сей
должности собачьей. Не умею кнутом править. Поставь другого сюда, у
кого рука крепче, да сердца помене. А я лучше в леса пойду, руду
тебе искать стану.