Уж там нос к носу столкнулась с Любавой: та – в изодранной рубахе, простоволосая – шарила под приступками. Крепкие прежде доски легко ломались под ее руками, сыпались золой.
– Любава, ты ли? – зашептала Раска, нагибаясь к свекрови. – Любава, что ж стряслось?
– Ты? – прошипела тётка, ожгла недобрым взглядом: в темноте чудно и страшно сверкнули ее глаза. – Вернулась, гадюка, приползла. Лучше б тебя волки загрызли, паскудная. Через тебя я всего лишилась. Что матерь твоя бесстыжая, что ты. Пошла отсель!
– Как сгорели? Кто? Да не молчи ты, проклятая! – Раска крепенько тряхнула свекровь за плечо. – Очнись, безумица!
– Не тронь! – Любава подалась от невестки, руками взмахнула и повалилась на землю, завыла тихонько. – Все через тебя, все. Ты на нас беду накликала, из-за тебя все сродники из дома ушли. Не захотели остаться, позабыли. А ты, змея, все краше и краше! Мужа моего сманивать принялась?
– Ах ты! – Раска в сердцах пнула злоязыкую по ноге. – Через меня, говоришь?! Кто за березовицу* взялся? Лакали с дядькой Жданом, ни дня не просыхали! Кому ж охота на такое-то глядеть, в дурном дому деток растить. Сами и разогнали! Признавайся, подлая, ты домину спалила? Где дядька Ждан?
Любава вызверилась:
– Ты мужа моего приворожила! Ты, тварь! Тебя на лавку хотел взять заместо меня! Не бывать тому, слышала, змея?! Мой был муж, моим и останется!
Тут Раска и разумела, а вслед за тем и обомлела наново. Любава-то завсегда с чудинкой была: ревнючая, злая, жадная.
– Ты ли, что ли? – шептала. – Ты дом спалила? Дядька Ждан там остался?
Любава взором ожгла страшным:
– Я спалила, я. Довольна теперь? Он меня из дома хотел выгнать, чтоб тебя вольно на лавке валять! Короб* мой отнял и тебе сулился отдать, подколодная! Ты, дурища, почто вернулась?!
– А ты не дурища?! Сама раздумай! – теперь и Раска озлилась. – На заимке в веже* долго ль протяну? Любава, ты... – замялась, – ты дядьку Ждана заживо?
Свекровь сжалась, задрожала:
– Я его по злобе пнула, а он упал, голову о край лавки расшиб. Раска, кровищи-то, – Любава икнула, глаза выпучила. – Узнают что я его, так живьем в землю воткнут. С того и дом спалила. Скотину едва успела вывести, пламя быстро занялось. Утресь в кустах схоронилась, слыхала, как вешенские говорили промеж себя. Думают, все мы тут погорели. Никто ж не знал, что сбежала ты. Очелье твое сыскали. Ты обронила, видать.