Ему уже не страшно: Дитрих
больше не трусливый щенок, хоть и дрожит, отряхиваясь, выползая на
берег. С волос и одежды стекает вода. Сердце бьётся, словно
бешеное, и ногу сводит судорогой, но это ничего, он
стерпит.
В эту ночь он судья.
И он же палач.
Пошатываясь, Дитрих поднялся.
Постоял минуту, опираясь рукой о кованую ограду, глядя, как
копошатся «братья»: Третий пытался помочь Второму, Первый лежал
недвижимо, но дышал — в этом Дитрих был готов поклясться. Он знал,
где находится грань между болью и смертью.
Теперь послание звучало
убедительно.
Не говоря больше ни слова, Дитрих
зашагал прочь — медленно, словно старик, — пока глухая стена не
осталась позади. Он видел, как в одном из окон шевельнулась
занавеска. Вызовут полицию? Или решат не связываться? В большинстве
случаев страх оказывался сильнее сочувствия или справедливости.
Каждый шаг отзывался болью. Так он
себя и чувствовал — умирающим от жажды стариком, которого лишили
последней капли. Дотронуться до амулета Дитрих не мог —
зачарованный металл выжигал магию, причиняя невыносимую боль. Он
по-прежнему был «слеп». Только спустя полсотни шагов — маленькую
вечность — перед ним мелькнул огонёк. Не алый —
тревожно-оранжевый.
Свечение окутало и схлынуло. Нельзя.
Не сейчас. Иначе откат его добьёт.
Остановившись у ближайшего клёна,
Дитрих опёрся о ствол. На лбу выступила испарина: через миг его
вывернуло горькой желчью. Даже за попытку приходилось платить.
Вытерев губы рукавом, он поднялся на крыльцо. Оглянулся. Никто не
шёл следом. Только тьма и ветер.
Подъездная дверь поздоровалась
скрипом. От квартиры Энесс его отделяло несколько ступеней. Выбора
не было: домой он не дойдёт. Либо журналистка его впустит, либо он
останется ночевать прямо здесь.
На крыльце.
VI
— Дитрих?
Сквозь щель дверного проёма лился
мягкий свет.
— Что вы... — Вопрос повис в
воздухе. Глаза Энесс округлились: сначала от удивления, затем — от
ужаса. — Боже правый!.. Да проходите же! Что с вами стряслось? Мне
вызвать скорую?
Слишком много вопросов.
— Не надо... Просто помогите
снять...
Язык еле ворочался. Щёку и губы
стягивала кровяная корка.
Энесс помогла избавиться от плаща и
сдавленно охнула: рубашку под ним насквозь пропитала кровь.
— Сюда.
Он шёл на свет, хватаясь за стены.
Горящая лампа служила ориентиром; всё остальное качалось, будто он
шагал по палубе дрифтера — совсем как в детстве.