Стараясь не шуметь, он подхватил
стоявшую в углу кочергу и крепко сжал в ладони. Сердце бухало,
ударяя по рёбрам. Пара шагов — и дверь распахнулась, врезав ручкой
по стене. Никлас замер на пороге, опустив «оружие»: большие серые
глаза глядели на него снизу вверх.
Видимо, лимит ругательств на сегодня
был исчерпан. Он молча обвёл комнату взглядом. Пол усыпан старыми
бумагами: письма, газеты, открытки — целый ящик комода перевёрнут
вверх дном, а посреди бедлама, поджав под себя ноги, сидела рыжая
девица.
24 марта
I
Рыжие блики плавали в лужах поверх
асфальта; небо разбегалось рябью от сапог. Из-под колёс автомобилей
летели цветные брызги: в них золотилось тусклое солнце, которому
хотелось улыбнуться, задрав голову высоко-высоко.
И Гёделе улыбалась, несмотря на
потягу, что студила губы. Ветер сушил тротуары, и уже не
приходилось брести по щиколотку в воде. Прохожие тщательно выбирали
островки асфальта; дети же ступали бордюру подобно цирковым
канатоходцам. Ещё немного, и на смену марту придёт теплолюбивый
апрель — тогда сердца оттают окончательно.
Гёделе вспомнила, как в детстве,
начитавшись страшных сказок, выстроила теорию о том, почему зимой
все такие угрюмые: целый город пасмурных людей — на улицах, в кино,
на сидениях трамваев. Зима-воровка выстуживала счастье, и души
покрывались прочной ледяной коркой, будто латной бронёй, — всего
лишь зеркала, отражавшие тени чувств. Но потом приходила
волшебница-весна и возвращала всех к свету. Таковы были детские
грёзы, в то время как магия реальности оставалась для Гёделе пустым
словом. Всё изменилось за прошедшие полгода: она обрела другие
ценности.
Другие истории, чтобы
верить.
Больше всего она жалела, что не
могла ни с кем поделиться. Всё свободное время девочка проводила с
Рейнартом, раз за разом придумывая отговорки для друзей. При них
она не имела права заикнуться о собственном даре, не говоря уж о
демонстрации успехов. Как считала Гёделе, это столь же жестоко, как
выиграть в лотерею миллион денов и не потратить ни единой
монеты.
Если подумать, открывшийся ей мир,
пугающий и завораживающий, стоил дороже любых денег, но беда была в
том, что Гёделе ощущала себя канатом. Узким верёвочным мостиком,
натянутым меж двух миров и не принадлежащим в полной мере ни одному
из них.
— О чём задумалась? — Голос Петера
достал её из холодного омута мыслей.