Непонимание, боль и ярость. Дитрих
сам не знал, что сильнее. Без магии он ощутил себя беспомощным
подростком — тем Гасси, что впервые вышел на «арену», не зная, как
блокировать удары. Его никто не учил драться. Каждый удар, пинок,
тычок он ощутил на своей шкуре, прежде чем смог превратить тупую
ярость из слабости в оружие. Чем бы ни была волшебная «заслонка»,
думать не время.
Время вспомнить.
Пальцы Дитриха обхватили рукоять
ножа, когда он падал. Лезвие рассекло ахиллово сухожилие, и Третий
рухнул на колени рядом с ним. Дотянуться до него снова не вышло.
Выбитый из кисти нож утонул в грязи.
— Да брось, Дит, ты явно не в лучшей
форме.
Его встряхнули, дёрнув за шкирку,
словно котёнка. Рот Первого растянулся в улыбке. Очевидно, собрата
ему не жаль: оставался другой здоровяк, державший Дитриха в
стальном захвате.
— Сколько тебе нужно?
Первый ударил вполсилы. Кровь из
носа закапала на подбородок.
— День? Два? Уверен, царапины к тому
времени заживут. Ты заставишь их зажить, как только вернётся
магия.
— Как?..
Дитрих сплюнул, не договорив, но
Первый понял.
— Ты об этом? — Из-под куртки он
извлёк пластину медальона. — Эксклюзивная вещица. Дар от хорошего
друга. Но подробности рассказать не могу. Лучше ответь вместо того,
чтобы спрашивать.
Размахнувшись, он ударил снова, и на
сей раз Дитрих подался вперёд. Висок взорвался болью — как и
локтевой сустав, вывернутый до предела. Но затея удалась: на земле
оказались все трое. Локоть Дитриха нашёл кадык Второго. Дважды.
Он перекатился на бок, уходя от
прямой атаки. Каблук ботинка с силой въехал в челюсть Первого,
отбросив того назад. Второй судорожно хватал воздух, скребя ногтями
горло. Дитрих с трудом поднялся на четвереньки: мир под ним
качался, кровь текла из разбитой брови, заливая глаза.
Первый тоже вставал, сплёвывая зубы.
Этого было мало, чтобы донести послание, и тогда Дитрих бросился
вперёд, сбивая соперника с ног.
Коронный приём Гасси. Всплеск чистой
ненависти и желания жить.
Большой палец погрузился в глазницу.
Одно усилие — от переносицы к виску, — и тёплая кровь пополам со
слизью хлынула на землю. Сдавленный крик перешёл в бульканье: левая
рука Дитриха крепко сжала челюсти Первого.
— Передай Барту, — прохрипел он,
наклоняясь ближе, — что Гавань платит долги.
...Гавань не спит даже ночью.
Краны вздымают над портом железные шеи, ныряя в трюмы и перенося
тару, чтобы грузчики могли заполнить пакгаузы. Дым десятка
пароходов висит над берегом, и подслеповатый глаз маяка, обращённый
к морю, с трудом рассеивает мглу.