Эри сдвинула тонкие, едва заметные брови:
— Что — нельзя?
— Звенеть, — мягко объяснила Елена Викторовна.
Эри, ища поддержки, повернулась к Григорию Алексеевичу. Тот
грустно кивнул.
— Совсем нельзя? — обескураженно переспросила
Эри, — никогда?
— Боюсь, что так, — отозвался врач. — Разве что
мы сами тебя об этом попросим.
— А просто, самой — нельзя?
Григорий Алексеевич качнул головой:
— Нет.
— Нет, — эхом отозвалась Елена Викторовна.
— Почему?! — Эри вертела головой, глядя
то на одного воспитателя, то на другого —
ей все больше хотелось расплакаться.
С таким единодушием взрослых, без единой лазейки, сквозь
которую светилась бы надежда — если очень хочется,
то можно — девочке редко доводилось сталкиваться.
Не плакала пока только оттого, что боялась пропустить ответ.
— Почему?!
— Видишь ли... Никто здесь, кроме тебя, звенеть
не умеет. И слышать тоже.
Эри подумала и осторожно хихикнула. Кажется,
у взрослых это называется «шутка». Ну, конечно, над ней шутят!
Сейчас Григорий Алексеевич скажет что-нибудь смешное, и они
вместе с ним и Еленой Викторовной будут долго
хохотать.
— Я знаю! Вы шутите, — гордая тем, что
догадалась, объявила Эри.
И приосанилась на стуле. Так ведь не может быть,
чтобы не слышать, правда?
А Григорий Алексеевич грустно покачал головой:
— Увы, моя хорошая. Не шучу.
И скоро Эри, к своему ужасу, поняла, что
он действительно не шутит.
Потом не раз вспоминала тот разговор. И, взрослея,
понимала, что детство ее закончилось именно тогда.
В ту ночь пришло осознание: она не такая, как
другие. Своим умением слышать и звенеть она может навредить
другим людям.
«Понимаешь, — говорил тогда Григорий Алексеевич, — это
нечестно, так себя вести. Как будто ты играешь с ребятами
в жмурки — но у тебя, когда водишь, глаза
развязаны. А ребята этого не видят и думают, что
завязаны — так же, как у них, когда водят.
А это нехорошо, ты согласна?»
Конечно, Эри тогда согласилась. И с этим,
и с тем, что взрослые говорили потом. Пообещала, что
звенеть больше не будет. А о том, что слышит других
людей, никому не будет рассказывать.
«Это будет нашим с тобой секретом, ладно?»
И Эри хранила секрет. Все последующие двенадцать лет —
хранила. Хотя, чем дальше взрослела, тем все более болезненным
становилось понимание: в Бункере ее боятся.
От нее старались скрывать мысли и чувства. Григорий
Алексеевич, Елена Викторовна и Вадим Александрович
о способностях Эри знали. Остальные взрослые
и подрастающая «молодежь» — другие дети — кажется,
интуитивно догадывались. Эри обходили стороной даже самые маленькие
из ребят — то ли сами, то ли наслушавшись более
старших. И в одну непрекрасную ночь Эри поняла, что
не может больше сдерживаться.