***
Пять ночей назад Григорий Алексеевич поручил Олегу следить
в лаборатории за температурой какого-то раствора. Дело
несложное, но требующее внимательности: температуру необходимо
было поддерживать постоянную, при отклонении более чем на два
градуса в любую сторону увеличивать или уменьшать нагрев.
К тому моменту, когда в лабораторию пришла Эри,
раствор был безнадежно испорчен — перегрелся. Григорий
Алексеевич, глядя на Олега, укоризненно качал головой. Тот
краснел и разводил руками, уверяя, что не отлучался
ни на минуту. Проблема, должно быть,
в оборудовании — сами знаете, какое оно изношенное,
Григорий Алексеевич.
Голос Олега источал сожаление. А эмоции так и звенели
досадой на Григория Алексеевича — дался ему этот раствор!
— и страхом, что обман откроется.
Он не следил за раствором, — поняла Эри.
Ну или какое-то время следил, на сколько терпения
хватило, а потом махнул рукой и решил, что и так
сойдет.
Эри стало ужасно жалко расстроенного Григория Алексеевича,
сгорбившегося над «изношенными» приборами. А толстозадого
лентяя Олега она с детства терпеть не могла.
— Он врет, — глядя на Олега, презрительно
процедила Эри. — Он не следил за приборами.
Сериал смотрел.
— Что-о?! — вскинулся Олег.
— Да как ты...
— Тихо! — оборвал Григорий Алексеевич. — Олег.
Ну-ка, посмотри на меня.
Толстяк с вызовом, ненавистно глянув на Эри, вскинул
голову.
— Проверить, чем ты занимался, очень просто, —
с нехорошей мягкостью проговорил Григорий Алексеевич, —
нужно всего лишь открыть твой планшет и посмотреть вкладки.
Ты готов их показать?
Олег побагровел. И в несколько секунд, под взглядом
Григория Алексеевича, превратился из взрослого, оскорбленного
в лучших чувствах мужчины в нашкодившего мальчишку.
Григорий Алексеевич покачал головой.
— Уходи, — брезгливо кивнул в сторону двери.
— Тебе давно не десять лет. Тогда мне прибегнуть
к крайним воспитательным мерам не позволяли,
а сейчас, увы, уже поздно. Что выросло, то выросло...
Убирайся.
Олег хватанул воздуха.
— Какая же ты дрянь! — выпалил
в сторону Эри. И выскочил из клиники, громко хлопнув
дверью.
А Эри уронила голову на руки и разрыдалась.
— Он ненавидит меня! — заливаясь слезами,
выкрикивала она. — Меня все, все ненавидят!
Григорий Алексеевич долго ее успокаивал. Говорил, что Эри
неправа и всё надумала. Ее ценят, любят, а Олег
поступил мерзко. И, если он сам не поймет, что нужно
извиниться, придется это объяснить. Переживать и плакать тут
в любом случае не о чем.