«Ну вот», — тоскливо подумал Сашка,
представив себе выражение лица Берг и мрачную угрюмость пилота, по
пустяковой причине выдернутых из заслуженного сна.
Все, однако, оказалось не так
страшно: Белка, вскочившая на мостик меньше чем через минуту после
объявления тревоги, просто хмуро посмотрела на Сашку, неожиданно
широко зевнула, прикрыв рот рукой, и едко спросила, может ли она,
раз ничего сверхъестественного не случилось, пойти доспать
положенное ей время.
— Нет, — ответил Сашка извиняющимся
тоном, — примите мостик, пилот; а я схожу, посмотрю, что там можно
сделать.
Без особой радости Бэла плюхнулась в
пилотское кресло.
— В чем дело, штурман? — спросил
мрачный голос Берг из медного раструба.
— Ничего особенного, — сказал Сашка.
— Посторонний в отсеке кристаллов. Капитан считает, что это домовой
или призрак.
— А! — хмыкнула труба.
— Glasklar[1].
Also,[2] предлагаю заскочить ко мне и взять
бесогонного средства, сбор №14. Кто у вас будет заниматься
изгнанием?
/[1] Ясно
(нем.)
[2] Итак
(нем.)/
— Я, — сказал Сашка,
сообразив, что его приказ Белке оставаться на палубе был вполне
оправданным: как оборотень, она магическими силами владела в малой
степени, а сваливать изгнание беса на одну Саньку было бы и
нечестно, и неэффективно.
— Значит, вы и зайдите. Тревога
отменяется, вахтенный?
— Отменяется, — согласился
Сашка.
Еще через несколько минут они с
Санькой, походной жаровней и маленьким пузатым мешочком бесогонного
сбора стояли возле обитой заклепками двери в двигательный отсек.
Каюта казначея располагалась отсюда неподалеку, в трюме, и Людоедка
очень просила «воспевать не слишком громко, а то у меня до сих пор
от заговоров таможни башка zerspaltet
sich[3]».
/[3] Раскалывается
(нем.)/
Как быстро оказалось, Людоедка не
знала, о чем говорила.
Едва Сашка и Санька разожгли под
жаровней небольшой магический огонек и бросили в пламя первую же
щепотку сбора, дым пошел такой, что стало не до гимнов —
прочихаться бы! Сашке даже показалось, что они с подругой сейчас
изгонятся не хуже предполагаемого призрака.
Наконец дым мало-помалу втянулся в
узкую щель под дверью, и оттуда послышался неправдоподобный
вой:
— Ой, матушки-батюшки! Что ж я
бедный-несчастный вам такого сделал, за что живота
лишаете!
Голос был противный, театрально
плаксивый — какой-нибудь Петрушка из кукольной пьесы для детей, —
но ни капли не призрачный. Значит, либо мелкий бес, либо бездомный
домовой, который не побрезговал забраться на борт без
приглашения.