А ещё Хесси постоянно пел. Хесси был подрублен к небесам без проводов. К ритму, который задаётся оттуда, сверху. Хесси обляпает руками стенку, обмажет её, оближет губы и затягивает:
– Через двадцать тысяч лет…
Он всегда с этого начинал. Или почти всегда. В крайних случаях он прямо переходил к тому, как ему хреново, но чаще сначала обращался к грядущему.
Через двадцать тысяч лет
Эти башни из бетона превратятся в рыбьи кости.
Всё неправильно, здрасте – не той масти, так что бросьте,
В другие доски надо заколачивать гвозди,
В другие мозги.
Другие бабки заколачивать в горло,
И счастье с другой стороны припёрло,
И солнце с другой стороны.
Вот что-нибудь такое, хотя где мне. Народ это жутко добивало. Потому что, когда поёт, немножко отвлекает от работы. Но я нормально относился к его песням. Хотя от работы они меня отвлекали здорово, больше, чем других. От его песен у меня внутри начинало что-то сдвигаться с мёртвой точки – где-то в позвоночнике, там, где он переходит в черепную коробку. Все косточки у меня начинали тихо поднывать от этих песен, и внутри еле слышно тикало, как будто я проглотил часы. В ушах стоял невнятный гул, а внутри начинался такой беспокойный зуд, вибрация, какая-то турбулентность. Головой тряхну – и вроде пройдёт, а потом опять, иснова, и ещё сильнее, и вот однажды меня это довело до того, что я просто бросил инструмент, и отошёл в сторонку, и прислонился к забору, ивдруг меня осенило!.. Я вспомнил, что когда-то давно я тоже умел петь, как Хесси! Я начал пробовать петь, но ничего не выходило, ничего не получалось, я хотел плясать, но моё тело меня не слушалось. Это было ужасно, ведь я отчётливо чувствовал, что мог бы петь так же легко, как Хесси, и что мне может быть от этого остро и сладко. Всё мое тело ныло и покрывалось по´том, но я не мог пуститься в пляс и не мог выдавить из себя ни звука. Язык у меня как будто онемел и отнялся.
Я пришёл обратно к Хесси на полусогнутых ногах и потребовал:
– Хесси, научи меня петь, как ты.
– Не выйдет, – Хесси махнул рукой. – Ты же насквозь белый. Ты белый, как снег, как сыр, ты белый, как ворон, как помидор и как фиалки. Ты два раза наступаешь на те же грабли, кирпичи валятся у тебя из рук, ты не можешь угадать, сколько времени, – Хесси ухмыльнулся. – Не валяй дурака. У нас с тобой разные дорожки. Ты даже не понимаешь, о чем ты просишь.