Шатаясь, она кое-как поднялась на ноги. С трудом сохраняя
равновесие, осторожно пошла вперед, опираясь на стены трясущимися
руками. Шершавые, плохо обработанные доски неприятно царапали
ладони, норовя загнать занозу. Никак не получалось собрать мысли в
кучу. Все заслоняла багровая злость, вперемешку с отчаянной
решимостью наказать пьяного подонка.
— Ничегооо, скотина… — протянула она сквозь стиснутые зубы. –
Сейчас… сейчас посмотрим, какой ты смелый… сука…
Пелена ярости застилала глаза. Грудь сдавило, то ли
невыплаканными слезами, то ли этот пьяный кретин что-то там сломал.
По-рыбьи хватая ртом воздух, Мила пыталась нащупать ручку тамбурной
двери. Только бы дойти до проводницы, только бы дотащиться, а там
уже охрана и начальник поезда… Они устроят этому козлу веселую
жизнь! Эта тварь еще плакать будет, прощения просить!
Чувствуя, что вот-вот задохнется, Мила всем телом упала на
дверь, буквально вывалившись из заплеванного, провонявшего табаком
тамбура. В лицо тут же дохнуло свежестью, чистой, даже слегка
морозной. Видимо, кто-то умудрился открыть окно в коридоре. В
голове прояснилось, подобравшаяся к самому горлу тошнота неохотно
отползла обратно в желудок. Мила потерла глаза руками, будто
отгоняя марево затухающей злости…
Вагон разительно переменился. Исчезли белые занавесочки и
красные коврики. Пропали люминесцентные лампы. Испарились все
перегородки. Даже обшивка исчезла, уступив место почему-то не
металлическому каркасу, а необструганным, плохо подогнанным друг к
другу доскам. Благодаря отсутствию ограничителей, создавалось
впечатление какой-то безразмерности, бесконечности вагона. Лишь в
ширину, от стены до стены, расстояние оставалось в разумных рамках.
Противоположный край вагона терялся где-то вдалеке, сокрытый
расстоянием и многочисленными женщинами, занявшими все свободное
пространство.
Ошеломленная внезапной метаморфозой поезда, Мила не сразу
заметила их, хотя не заметить было просто невозможно. Осторожно
шагая вперед, она едва не наступала на вытянутые вдоль условного
прохода ноги. Странные, невесть откуда взявшиеся пассажирки
смотрели на нее с вялым любопытством. Разных возрастов, разного
достатка, разных национальностей — между ними не было ничего
общего. Они стояли, где придется, сидели, на чем попало — на
табуретках, скамьях, рассохшихся бочках, на распиленных шпалах и
просто на корточках. Некоторые лежали прямо на полу, беспомощно
таращясь в дощатый потолок, ловя зрачками падающий сквозь щели
звездный свет.