Он сидел на паласе рядом с Пряниковым и, просительно заглядывая
в его перепуганные глаза, протягивал подозрительно молчаливый
сотовый.
– Аркадий Афанасьевич, у вас был нервный срыв, – голос Айсана
звучал укоризненно и немного дрожал, будто от испуга. – Вы бабушку
перепугали, я ее еле успокоил…
– Шх… что со мной было? – приподнявшись на локте, спросил
Пряников.
Перед глазами артиста все еще мелькали вздернутая по-звериному
губа, и лезущие из под нее клыки.
– Да откуда я знаю? Чертей каких-то гоняли… вы бы пили поменьше,
Аркадий Афанасьевич, – укоризненно покачал головой «гаррипоттер». –
Впрочем, вы человек взрослый, сами разберетесь… А сейчас,
пожалуйста, давайте закончим наше дело? Вот, с бабушкой
попрощайтесь, и все на этом.
Отпрянув от протянутого телефона, точно от ядовитой змеи,
Пряников неожиданно для себя сжался, как ребенок в ожидании
подзатыльника. Но наказания не последовало. Тадын не превратился в
гигантскую крысу и не откусил ему голову. Лишь устало взглянул на
старого задерганного пародиста поверх очков и вновь протянул ему
трубку.
– Пожалуйста, Аркадий Афанасьевич. Просто успокойте ее, скажите,
что с отцом… в смысле с вами, все в порядке. Попрощайтесь, и мы
разойдемся, довольные и счастливые.
Пряников нервно затряс головой. Он не желал иметь больше ничего
общего с этими странными и страшными людьми. С каждым из них
персонально и со всем семейством в совокупности. Но Очкарик
прекрасно все понимал, и потому сказал ту единственную фразу,
которая только и могла повлиять на принятие решения.
– Просто попрощайтесь с ней, как я вас учил, и деньги –
ваши.
С опаской приняв горячую трубку, артист приложил ее к уху.
– Ма…
– Голос! – тут же рассерженно прошипел Очкарик.
Пряников забухыкал, старательно изображая кашель, и тут же начал
вновь, но уже гораздо ниже и с тем неуловимым акцентом, который ему
так тяжело давался.
– Ийэ, родная, все хорошо… Я что-то приболел немного…
Телефон зловеще молчал. Невероятно, но этот маленький кусочек
пластмассы был похож на затаившегося хищника, ожидающего, когда
добыча сама подойдет поближе. Крупного, смертельно опасного
хищника.
– Я пойду, пожалуй, ийэ…
Молчание. И вновь раздраженный шепот Айсана:
– Как я учил!
С тоской поглядев на замершего Очкарика, теперь больше похожего
на охотничью собаку, учуявшую дичь, чем на крысу, Аркадий
Афанасьевич притянул трубку к губам и обреченно произнес: