– Год – долго, – глубокомысленно заметил Очкарик, усаживая
медленно оживающего агьяны на престарелый диван. – За год другое
тело подберем. Втроем шибко быстрее работать будем!
– Подберем, подберем, – устало прикрыв глаза прошептал бывший
Пряников. – У него книжка записная в сумке – цапни-ка ее, дай мне…
Уж кто-нибудь из его друзей-лицедеев, должен быть здоровым, так
думаю…
Очкарик быстро сбегал за сумкой, выпотрошил, извлек маленькую,
коричневой кожи «записнушку» и бережно вложил ее в раскрытую ладонь
отца. Тот приоткрыл один глаз, бегло пробежал мутным взглядом по
мятым страницам, испещренным различными именами, фамилиями,
прозвищами, домашними адресами и телефонами. Пасты, которыми
наносились пометки были разноцветными, от выцветше-черной, до
свеже-зеленой, а вот почерк – всегда одним и тем же, мелким, сжатым
и компактным. Вяло пошелестев страницами, в конце концов
остановился на одной из самых первых.
– Вот, на-ка, – рука, действующая уже гораздо увереннее, бросила
книжечку Очкарику. – Давай с этого начнем… Талантливый мальчик,
пародист… Он, помнится, передачи разные озвучивал, даровитый, да и
форма у него – не чета этому…
В конце фразы он пренебрежительно хлопнул себя ладонью по
отвисшему брюху. Силы возвращались к нему все быстрее и увереннее.
Очкарик с интересом заглянул в книжечку и присвистнул.
– Высоко берешь, однако! Этого на тысячу баксов не поймать – не
того полета птица. Он, говорят, роль за миллион долларов завернул,
из-за каких-то своих личных убеждений…
– Это хорошо, – довольно прошептал бывший Пряников, вновь
прикрывая глаза. – Чем упрямей душа, тем тело крепче. Пометь его,
на недельке начнем обрабатывать… А сейчас, давай-ка, тащи меня к
главному… будем конфликт улаживать…
Через минуту Очкарик вел его, шагающего еще не слишком уверенно,
но уже вполне самостоятельно, на встречу с директором концертного
зала. На столе в гримерной осталась дожидаться своего часа
коричневая записная книжка. На раскрытых страницах, среди множества
разномастных записей и пометок выделялась одна, жирно обведенная
синей пастой: имя и фамилия.
Те же самые, что были написаны на плакате, висящем на двери
гримерной, с которого мрачный молодой красавец грозил зрителю
огромным черным пистолетом.
Два дня назад бесконечное негласное противостояние между
местными и лагерными зашло на новый виток. Вечером, пока отряд
отрывался на дискотеке, незнакомые мальчишки возле туалетов
отоварили Леньку Попкова, подбили глаз и отобрали золотую цепочку с
крестиком. Случись такое вне лагеря, все бы покивали сочувственно,
да забыли — сам виноват, нечего в одно жало за забором ошиваться!
Но чтобы в лагере, почти у самых корпусов? Такая наглость требовала
ответного визита вежливости.