— Эй, шантрапа, вы охренели, что ли?!
Зажимая разбитый рот, роняя кровь сквозь грязные пальцы,
цыганенок бросился наутек. Костыль придурковато заржал, наподдав
ему ногой по костлявому заду.
— Блин! Санчес, да ты зверь! — уважительно присвистнул
Марат.
— От-так! Наваляли чуркам! — заорал Костыль.
Рыча надсаженным двигателем, на пустынной трассе показался
рейсовый «ЛиАЗ», набитый едущими со смены работягами. Дядька
замахал кулаком, принялся пугать милицией. Сплюнув сквозь зубы,
Михей кивнул Саньке, принимая прописку.
— Кого из ваших в лагере увидим, ноги переломаем, понял, да?! —
крикнул он цыганенку.
Неторопливо, вразвалочку, Михей повел ребят вдоль бетонного
забора, тянущегося до самого горизонта. Вдогонку им матерился
вконец осмелевший дядька. Санька чувствовал себя препаршиво. В
груди поселилось мерзкое чувство, от которого хотелось то ли
совершить еще большую подлость, то ли расплакаться.
Кто-то злобно закричал на незнакомом певучем языке, и мальчишки
удивленно обернулись. Цыганенок стоял, пошатываясь, и тщетно
пытался стереть с подбородка кровавые слюни. Майку до пояса залило
красным, длинный ноготь целился в обидчиков, но Санька понял, что
указывает он на него. От этого обвиняющего жеста, от наполненных
ненавистью черных глаз, от брошенных в гневе непонятных слов на
спине выступили мурашки величиной с кулак. Цыганенок ударил левой
рукой по сгибу правой, показав тоненькое предплечье, и бросился
наутек. Застывший в предгрозовом испуге воздух сотряс раскатистый
голос грома.
***
В лагерь возвращались бегом, со всех ног улепетывая от
грянувшего ливня. Набрякшее небо лопнуло, да так, что мир на
расстоянии двух шагов превращался в стену воды. В мутных потоках
проносились сломанные ветром ветки и мелкий мусор, подбитыми
субмаринами закручивались в водоворотах оранжевые фильтры окурков.
Похожая на пароход, проплыла одинокая белая босоножка. Только у
корпуса, забившись под навес на игровой площадке, Санька, отжимая
футболку, спросил с деланным безразличием:
— Миха, а чего там этот индеец кричал?
Безуспешно пытаясь подкурить намокшую сигарету, Михей
ожесточенно чиркал зажигалкой. Услышав вопрос, недоверчиво выгнул
бровь и переглянулся с Костылем.
— А ты не знаешь?
— Я по-индейски не понимаю, — огрызнулся Санька.
— Это потому что первый год в «Юности» отдыхаешь. Когда два-три
лета здесь, начинаешь вмыкать потихоньку. Вожатые так вообще хорошо
понимают, потому что цыганва им травку банчит…