Все
покивали. Образованные индейцы, конечно, у нас тут на каждом шагу
не встречались, но вот до войны в Файетвиле, это город недалеко от
Форт-Смита, выходила газетаThe Arkansan(«Арканзасец»), и одним из ее редакторов был чероки
Илайес Корнелиус Будино, который выучился на инженера в Вермонте, а
потом еще на адвоката здесь в Арканзасе.
Этот Будино
перед самой войной был выбран председателем демократического
центрального комитета штата Арканзас и ратовал за отделение, а в
войну был полковником у своего дяди, генерала Стэнд Вайти. Правда,
был этот Будино полукровкой, у него мать белая, но, если подумать,
так и Бивер у нас не чистокровный, тоже среди предков белых
хватает.
В общем, Бивер у нас тоже стал безработным. Он помышлял наняться
в Вестерн Континентал, но телеграфное начальство (по крайней мере в
нашем регионе) тоже с подозрением относилось к индейцам и недавно
уволило нескольких телеграфистов-индейцев. В механических
мастерских при речном порте места ему не нашлось. Да и вообще в
Форт-Смите должностей для квалифицированного технического персонала
было мало: мы все-таки не индустриальный центр. Биверу надо было бы
подаваться куда-нибудь дальше на север, хотя бы в Миссури, где и
Сент-Луис, и Канзас-сити развивали промышленность и росли не по
дням, а по часам, но его удерживали окончательные расчеты с
армией.
В общем,
когда несколько дней спустя Бивер утряс все свои
бюрократически-административные нюансы с американской армией, а
устраивающей его работы пока не нашел, он тут же сунул нос в мои
чертежи, в мой велосипед и даже в мою переписку с Фицджеральдом. И
тут же показалось, что я ленив и неповоротлив, потому что Бивер тут
же забросал меня идеями, рацпредложениями, — и кончилось тем, что
мы в четыре руки отдеталировали весь велосипед (с учетом
рацпредложений), а на следующий день Бивер отправился на завод к
Джонсу и Шиллеру и надолго там завис, взяв в аренду кое-какое
оборудование. Как вы понимаете, в итоге по Форт-Смиту на
велосипедах теперь рассекали два городских сумасшедших. Впрочем,
мальчишки и собаки были в полном восторге.
Обзаведясь
личным транспортом, Бивер задумался о транспорте общественном. Я
уже, кажется, упоминал, что у нас в городе завелась конка. Около
мили рельсов шло от пристаней по Первой улице, неторопливо
туда-сюда ходил нарядный пассажирский вагончик, а в паузу между его
рейсами все чаще вклинивалась грузовая телега... платформа... или
как там полагается обзывать грузовой вариант трамвая? Линию
планировалось продлить до паромной переправы на Ван-Бюрен, и
горожане уже с гордостью именовали эту жалкую ниточку рельсов
«нашей железной дорогой», мечтая о том часе, когда по Первой улице
промчится настоящий паровоз. Грохот, дым и прочая экология мало
кого смущали, катать тяжелогруженные телеги по рельсам было легче,
чем по фрагментарно мощеной улице, а паровоз был быстрее и сильнее
лошади — прогресс налицо! Конечно, маленький паровозик для
городских условий был бы удобнее, чем обычный паровоз с обычной
железной дороги, авторитетно объясняли друг другу горожане, но у
нашей «Форт-Смит Рэйлвей» ни на какой паровоз денег пока не было,
ни на большой, ни на маленький, а специальных паровых трамваев пока
не изобрели. Да и, собственно, незачем изобретать, думал я, все
равно, насколько помню, паровые трамваи появились чуть-чуть раньше
электрических и все равно не привились. Вот про электрические-то
трамваи я и брякнул Биверу, когда мы, как и прочие горожане,
обмывали косточки нашей конке. Бивер помолчал, поморгал — и, как
потом оказалось, глубоко задумался.