Это был даже не сон. Точно укутавшись пуховым одеялом, Костя сам
превратился в одеяло, стал каждой его пушинкой, его теплом и его
мягкостью.
Мириады частиц, готовых разлететься лохматыми хлопьями, до поры
помалкивали. Но вот, сквозь тугую пелену забытья, стали прорываться
чужеродные звуки.
Серёга из третьей группы беспрерывно шмыгал носом, кто-то на
задних рядах уронил учебник. Словно бредя ночью в уборную, шаркал
ногами профессор Суходоев, бубня абракадабру, смысл которой едва ли
был доступен ему самому.
— Сингулярности присущи парадоксальное стремление нуля к
бесконечности и, наоборот, бесконечности к нулю. Впрочем,
имманентные свойства и того и другого изучены довольно слабо, чтобы
с уверенностью говорить о парадоксальности их тождественности. Нас
же, в первую очередь, интересует не трансформация нуля в
бесконечность, а становление единицы, как основы всего сущего.
Косте сделалось невыносимо скучно. Думать о сингулярности не
хотелось. Хотелось вновь окунуться в блаженство, истлевая и
растворяясь в нём.
«Что я тут делаю?! — недоумевал юноша. — Лабы же только третьей
парой…»
Но мысли, слова и желания — всё это было потом, а сначала была
скука. Убогая лекционная скука, превращающая его сияющий чертог в
грязный сельский гараж с ржавым мотоциклом, липкими пятнами мазута
на полу да паутиной по углам.
Время уплотняется, превращаясь в звук. Глухой хлопок рвёт в
клочья небытие, и разлетаются прочь непоседы-пушинки, оставляя за
собой лишь тьму и пустоту.
— От босота! И кто их только учит?! — Геннадий был искренне
раздосадован. — Надо было сперва яйцо сотворить, а уж потом кокон
рвать!
— Ну ты, Ген, скажешь тоже! — Антон продолжал глумиться. — Где
он, а где яйца?!
— Мальчики, не мешайте! Он справится!
Их голоса звучали где-то совсем рядом. Костя словно и не покидал
заколдованной квартиры с её чокнутыми обитателями. Они шушукались
за спиной, невпопад советовали, отвлекая и мешая сосредоточиться.
Антон усердствовал с особым рвением, не упуская случая всласть
покуражиться.
— Как же! Он скоро весь на бозоны изойдёт, а ты говоришь —
справится! Прав Гена, сложно без яиц. Кокон-то он порвал, а
суперсимметрия всё ещё не нарушена, и спинорная хиральность не
возобладала.
— Точняк, Тосан! Херачит мальца! Не по-детски херачит!
Все мысли куда-то разом испарились. Звенящая тишь больно давила
на уши, кромешный мрак ослеплял. Костя рассыпался мелкими брызгами
и падал — сразу во все стороны.