Но из трех ножей попал лишь
один, да и тот чиркнул вскользь, оставив на боку
сочащуюся тухлой сукровицей царапину. Чудище с сердитым
стрекотом кинулось на нас, но тоже промахнулось,
пронесшись над головами на бреющем полете — еле
пригнуться успели. Маневр уклонения едва не закончился
падением в воду, а судя по волнистым гребням
на ряске, падать туда определенно не стоило. Благо,
вовремя догадался вонзить палку в щель между бревнами —
так и удержался на ногах.
— Долбаный москит, —
прошипел Хорват. — Придется ножи докупать.
— Москит?! — во все
глаза следил за заходящим на второй круг «бурдюком».
— А я еще на чаек жаловался.
— Да фигли чайки. Вот если
этот клюнет — под кожей личинки заведутся. Очучения
непередаваемые и хрен вытравишь. Так что смотри
в оба.
— Уже, — я крутился
около посоха как стриптизерша у шеста, вздрагивая при каждом
протяжном скрипе — хлипкая конструкция явно
не предназначалась для таких выкрутасов и норовила
развалиться на части. — Вон, щас по прямой пойдет.
Кидай!
— Да фиг там, —
разбойник не глядя подбросил клинок, как монетку. — Это
тебе не мешок жира и говна. Эта срань на деле юрче
мухи.
— Кидай, блин!
Болотный монстр, жужжа и шелестя
крыльями, завис слева от моста, и мне пришлось
повернуться к нему лицом, а к воде, соответственно,
спиной. А с учетом ширины переправы, в таком
положении невозможно расставить ноги хотя бы на уровне
плеч, чтобы сохранить хоть какую-то устойчивость. Проще говоря,
мы стояли, словно на карнизе, как тот парень
из рассказа Кинга. И если ловкач с гулькой этого
вовсе не замечал, то меня трясло и шатало, как
акробата верхом на катящейся бочке.
Корица высунул кончик языка,
прищурился и швырнул черную сталь. Поставил бы последние
деньги, что снаряд вонзится точно в цель, но за миг
до рокового столкновения москит преспокойно качнулся
в сторону и пропустил свистящую смерть под крыльями.
И тут же по ниспадающей дуге ринулся на нас,
и если бы Хорват не оттолкнул меня, хоботок вонзился
аккурат в солнечное сплетение.
Упал лопатками на бревна,
те зашатались, и крайнее, не выдержав удара,
перепрыгнуло сваю и плюхнулось в ряску. Не успел
и моргнуть, как лоснящаяся серая шкура обвила ствол,
с мокрым хрустом разломала надвое единственным сокращением
мышц и уволокла на дно. Секунду спустя на пятачке
открытой темной воды пошли пузыри, а следом всплыли
измочаленные в труху щепки. У меня даже слова подходящего
не нашлось, чтобы ругнуться при виде этого безобразия —
так и лежал ничком с палкой вдоль туловища, будто
надгробие Арагорна с мечом.