Никаких укреплений партизаны
не строили, полностью полагаясь на мобильность: все свое
ношу с собой и чуть что — сразу по тапкам.
Самую большую площадь занимал длинный — шагов
в сто — сруб, засыпанный дерном под самую крышу
и сверху укрытый ветками. Рядом под навесом горел горн
примитивной кузницы, где починяли мечи, кинжалы и переплавляли
болотную руду. Тощий эльф, не таясь, звенел молотком,
а сидящие полукругом девушки выламывали из глиняных форм
железяки и, напевая под нос, затачивали наконечники для
стрел.
Впритык примостились верстаки, где
выстругивали и сгибали плечи луков, а готовое составное
оружие склеивалось под прессом камней. Рядом работали
кожевенники — скоблили растянутые на рамах шкуры, мяли,
скручивали и дубили в котле с дубовой, собственно,
корой, а из готовой кожи мастерили доспехи, обувь,
колчаны и ремни.
Перед жилым бараком в яме горел
костер, вокруг на бревнах сидели парни и девушки, мужчины
и женщины, как воробьи на жердочках — негромко
переговаривались, пели под аккомпанемент свирели, молча смотрели
в огонь, думая о своем. Но все как один ждали
наваристой рыбной похлебки в здоровенном закипающем
казане.
На пленников особого внимания
не обратили. Никто не вскакивал с мест,
не хватался за оружие, не плевался,
не выкрикивал ругательства — так, взглянули раз-другой
и вернулись к делам насущным. Когда нас втолкнули
в сруб, как паутиной завешанный плетеными гамаками,
я ожидал увидеть суровую бой-бабу, грозу зазнавшихся Высших,
железной рукой командующей пусть и небольшим,
но все же войском.
Но увидел невысокую
по меркам эльфов женщину лет тридцати в замызганном сером
балахоне. Усталое лицо, короткие светлые волосы, большие печальные
глаза. Если бы не уши, легко спутал бы
со школьной учительницей или медсестрой, хотя последнее было
более чем верно. Сцилла ходила меж постелей раненых бойцов, меняла
компрессы, перевязки и поила лечебными зельями.
Увидев нас, подняла палец — мол,
ждите — и не произнесла ни слова, покуда
не закончила накладывать свежие бинты. И лишь потом,
утерев измученное лицо совсем юной девушки, жестом поманила
в дальний угол, где на столике горела масляная лампа,
а чуть поодаль в каменной печурке трещали березовые
поленца. И смесь топленого жира с дегтем хоть немного
разбавляла спертый, пропитанный запахами крови, пота и боли
воздух.