«Серый Судья»
готовился к бою. Он был рад этому бою, как показалось Гримберту. В
утробном гуле поршней, сотрясающем нутро, в гудении пробужденных
силовых кабелей он ощущал радость большого сильного существа,
которое наконец могло заняться тем, для чего было создано. Которое
устало от мертвого серого камня, от вынужденного безделья, от
необходимости безучастно наблюдать за окружающим миром.
Настоящая
работа. Впервые за многие недели – настоящая работа!
Гримберт едва не
застонал от наслаждения, ощущая, как этот гул проникает в его тело,
питая ссохшуюся плоть, застрявшую под бронеплитами, соками
многотонного механизма исполинской силы. «Серый Судья» не был
наделен ни разумом, ни даже зачаточным сознанием, но сейчас
Гримберт безошибочно чувствовал его голос, звенящий на частоте
электрических колебаний его собственного мозга, голос, зовущий в
бой, нетерпеливый и страстный…
Крушить.
Топтать. Сметать огнем.
Берхард запихнул
в приемник последний снаряд и шлепнул по полированной стали
рукой.
-
Готово.
В визоре «Судьи»
обозначились пиктограммы боеукладки – незаполненные, тревожно
пульсирующие, свидетельствующие о том, что запас не полон. Плевать.
С тем же шансом на успех он мог бы пойти в бой без снарядов – по
сравнению с орудиями братьев-лазаритов пушки «Судьи» были не
страшнее хлопушек.
- Оставайся
здесь, Берхард, - приказал Гримберт, заставив орудия пошевелиться в
гнездах. Как музыкант проверяет пальцы перед тем, как положить их
на струны, - Судя по всему, наверху отчаянно жарко, лучше бы тебе
не лезть под пули.
- Надеюсь, ты не
станешь вступать в бой. Иначе тебя раздавят в первую же минуту, как
паука на каминной доске.
Гримберт ощутил,
что улыбается. Чувствительность нервных окончаний за время
нейро-коммутации сделалась столь слабой, что он почти не ощущал
получаемых от них сигналов, но сейчас отчего-то ощутил, что
мимические мышцы на его лице напряглись, растянув губы в улыбку. Не
заискивающую улыбку слепого калеки, прибившегося к монастырю в
поисках чуда. Не жалкого раубриттера, мечущегося по разоренным
землям в поисках презрительно брошенной монеты. Зловещую ухмылку
маркграфа Туринского, возвещавшую его врагам адские муки, более
страшную, чем боевые стяги туринского войска.
- Надеешься? Это
хорошо. Все эти дни я только и делал, что надеялся. На то, что
«Керржес» и приор сожрут друг друга. На то, что убийца выдаст себя.
На то, что ситуация разрешится без моего участия... Как чернь
надеется на чудесное излечение силой куска гнилого мяса. Довольно
надежд, Берхард. Пора браться за работу.