— Я же не ребенок, чтобы меня вос… — прикусываю язык, стоит ему бросить на меня строгий взгляд. Ой. Забылась. Характер свой поганый сейчас бы засунуть куда подальше, вместе с языком. — То есть… Больше не повторится, честно… — бормочу виновато. — Я просто испугалась. Больше так не будет. Никогда.
Командир останавливается перед дверью, на которой криво приклеен лист с фамилией:
— Здесь твой благоверный. Живее всех живых, — с этими словами он толкает дверь.
Она открывается резко, с характерным хлопком — и будто весь воздух вылетает из коридора.
Я замираю на пороге. И будто не сразу понимаю, что я вижу.
А потом понимаю.
И в голове поднимается какой-то гул, будто меня контузило.
Он.
Мой Виталик.
Живой. Целый. Голый.
Лежит на больничной койке, а на нём верхом медсестра скачет.
А он держит её за бёдра. И даже не замечает, что дверь открылась.
В моей голове будто что-то трескается. Кажется это моя картина мира крошится на осколки. Всё внутри обрывается. Я даже звука издать не могу, будто онемела от боли…
Зато командир может:
— Зорин, ты вообще оху…
..
Если история зацепила ставьте лайк❤️
2. Глава 2. Настя
Стою на пороге, хватаясь за дверную раму, потому что ноги вдруг становятся чужими, ватными.
Картинка перед глазами размывается, пульс грохочет в висках, будто там кто-то методично и жестоко бьёт молотом. Внутри всё обрывается, проваливается куда-то глубоко вниз — и там, на самом дне, начинает жечь ледяной огонь унижения и боли.
— Зорин, ты вообще охуел?! — от жесткого голоса командира все присутствующие вздрагивают.
Кроме меня.
Меня теперь не напугать грубостью, ведь худшее, что могло — уже произошло. Я просто остолбенела от шока, поэтому даже дрожать не могу. Просто стою как каменное изваяние и даже сбежать не в силах.
Командир резко шагает вперёд, закрывая своим широким плечом то, что я больше не могу видеть.
Даже вздохнуть нормально не могу. Мне словно ударили под дых.
Сердце бьётся быстро-быстро, захлёбываясь в собственной крови.
Почему-то становится стыдно.
Невыносимо, до слёз, до судорог.
Стыдно за эту идиотскую надежду, с которой я мчалась сюда. За жалкие слёзы у забора. За командира, перед которым унижалась из-за своего мужа. И за то, что так отчаянно, так слепо верила, будто он будет счастлив увидеть меня. Будто ему нужна именно я.
Холодной струёй внутри пробивается мысль: как давно? Сколько ещё раз, пока я молилась ночами, чтобы он вернулся живым? Пока я глотала снотворное, потому что сна уже не было. Пока убеждала себя, что его молчание — лишь из-за плохой связи, или телефон потерял, да что угодно, лишь бы живой.