«Как вы не понимаете: я – творческая
натура, – вспомнились слова Ольги. – Мне необходимо бывать среди
тех, кто понимает меня и разделяет мои взгляды…» Взгляды – ха!
Шубка соболья да золота пять фунтов – вот и все твои взгляды! А
бросить не могу – тянет к ней. Вот ровно как мыша к козюле!
- Стой, кто идет!
Ого! Вроде ж пусто было, а тут –
ровно из-под земли боец вынырнул! Ствол наперевес, и не винтовка в
руках – пистолет-пулемет Коровина. А стоит так, словно готовится
вот сейчас перекатом в сторону уйти, да и причесать из своей
трещотки! Хм-м… морда-то вроде как знакомая…
- Боец, вызови разводящего и
начкара!
- Слушаю, товарищ маршал Советского
Союза, – отчеканил часовой и отступив на шаг резко засвистел в
свисток, висевший у него на запястье.
- Слухай, махра, – поинтересовался
вдруг адъютант Буденного Зеленский[15]. –
А ты, часом, в Пешаваре не бывал?
- Товарищ полковник, часовому на
посту разговаривать не положено! – сурово отрубил красноармеец и
тут же, озорно блеснув глазами, прибавил: – За разговоры товарищ
Саша мог – у-ух!
Буденный рассмеялся. Он вспомнил
этого парня – разведка отдельного батальона, приданного на всякий
пожарный во время индийской эскапады Сашке Белову-Сталину. Ну,
теперь понятно, откуда у обычного часового в мехбригаде подобные
замашки.
К ним подбежали разводящий с
подчаском и старший лейтенант – начальник караула. После взаимных
приветствий проверяющей группе были предоставлены сопровождающие, и
Семен Михайлович двинулся к командиру бригады.
Комбриг полковник
Куркин[16] стоял возле временно
реквизированного под штаб колхозного клуба и ждал визита
командарма. «Солдатский телеграф» уже донес до него известия о
судьбе командира дивизии Маркевича, которого «сперва полдня пороли
нагайками ближники маршала Буденного, а потом расстреляли вместе со
всей семьей, порубав малых детей шашками – нечего, мол, на щенков
пули тратить!». Алексей Васильевич выслушал все версии жуткой
расправы с комдивом Второй Червонноказачьей, иронично приподнял
левую бровь и поинтересовался: откуда у Маркевича взялись «малые
дети». Жена комдива – фигуристая, задастая и грудастая девица была
на два десятка лет моложе мужа и детей еще не имела. Легкость же
поведения «хозяйки дивизии» была притчей во языцех всего
Проскурова, так, может, порубали ее полюбовников? Если «да», так и
за дело, а если «нет», то очень жаль…