Пока я
приводил в порядок слегка подтопленную землянку, Ворчун умчался
проведать свои охотничьи угодья. Вернулся поздно, довольный, с
упитанным кабанчиком в зубах. А после сытного ужина расслабленно
засопел, свернувшись вокруг меня мохнатым калачиком.
Ко мне же,
как и в первые дни нашего пребывания в Карраге, сон почему-то не
шел. Опять некстати проснулась тоска. В груди знакомо заныло. В
памяти ворохнулись непрошенные воспоминания, но зачем они
возвращались, я не понимал. Ведь я все сделал в столице. По долгам
расплатился. Дела закончил. Да, я уехал, не попрощавшись, но так
было лучше. Так чего же она волнуется? И для чего продолжает
напоминать о прошлом?
Может
потому, что я не оставил после себя преемника-тень? Ну так Тизар
сказал, что мастера, который когда-то вырастил Зена, уже
ищут.
Тогда,
может, император заболел? Но чем я ему помогу? Я ведь не маг, да и
«дядюшке» уже давно показал, каким образом можно восстановить ауру
темному магу.
На то, что
Кар остался без дарру, и в нужный момент будет некому забрать у
него излишки, я уже повлиять не мог. Как не смог бы этого сделать в
том случае, если бы меня похоронили по-настоящему. Хотя, если люди
герцога докопались до правды, и за беглой тенью императора все же
началась охота…
Я посмотрел
на ночное небо.
Иногда мне
не хватало перстня, чтобы понять, о чем думает в тот или иной
момент император. А еще отчего-то хотелось знать: а он помнит? И
хотя бы изредка смотрит, как я, на звезды, пытаясь понять, что же с
нами было не так? Глупо, конечно. Бессмысленно. И слишком
по-женски, что ли? Однако порой все равно что-то щелкало в душе, и
внутри некстати оживала тоска. Тоска по тому, чего никогда не было.
По тому, о чем хотелось забыть. Невесть откуда взявшееся желание
все вернуть, мгновенно задавленное мыслью, что к этому нельзя
возвращаться. Слишком противоречиво. Слишком сложно. Больше
полугода прошло с тех пор, как я уехал из Орна, а временами рука
все еще непроизвольно пыталась нащупать на груди знакомую тяжесть.
Особенно в такие вот тихие ночи, когда ничто не отвлекает от
воспоминаний. И когда особенно остро чувствуется, что на самом деле
предали именно меня.
«Да
заткнись ты уже ради бога», — молча попросил я, ладонью придавив
отчаянно ноющую грудину.
Печать
все-таки сжалилась и затихла, а я наконец-то уснул, положив голову
на мохнатую волчью лапу и радуясь тому, что хотя бы один друг в
этом мире у меня еще остался…