Константин - страница 4

История будет другая, отличаться от волчьих страстей - нежная, тягучая, немного драматичная, но с обязательным ХЭ.
С вампирским вайбом таинственности, (да, я знаю такое слово)), капелькой готичности и флешбеками в прошлое Константина.

Поддержите нашего любимого доктора звездочками и добавлением в библиотеку!

2. Глава 1.2

1.1

Лея смотрела на него, не отнимая ладони. Её пальцы были почти прозрачными, тонкими, теплыми, удивительно сильными.

— Почему? — тихо спросила она.

Константин надеялся, что его слова остались неуслышанными.

— Потому что устал, — признался он.

Девушка опустила подбородок и посмотрела исподлобья.

— Я думала, врачи черствеют сердцем. Со временем.

На мгновение тень горькой улыбки мелькнула на мужских губах.

— Так и есть, — признался он.

— Я тоже устала, — прошептала она доверительно. — Только… мне нельзя сдаваться. У меня семья. Они верят. Даже когда я не могу.

Константин опустил взгляд на их сцепленные руки.

— Семья… — повторил он, пробуя само слово на вкус.

Оно звучало для него непривычно. Чуждо и одновременно болезненно знакомо. Знакомо формально. Он знал лексическое значение слова. Прочитал множество книг, статей. Умел имитировать семейные узы — привязанность, верность, помощь. Всему этому научился у оборотней. Они были прекрасным примером для подражания. Но не понимал до конца, что заложено изначально в этом слове. У вампиров нет семьи. У них есть договоренность, строгая иерархия, страх перед более сильным — и ничего другого.

Высший вампир пытался вспомнить, когда в последний раз произносил это слово с чувством. Наверное, когда еще был жив. Когда его сердце билось в груди. Когда чувствовал. Когда был наивен, хоть и жесток.

Нет, — он отрицательно покачал головой.

В то время он думал только о себе, о своих желаниях, о том, что наслаждался силой и в конце концов потерял смысл жизни. Существовал.

Он видел тысячи и тысячи лиц, все они слились в единую массу. Привык к тишине внутри. Привык жить в градиенте серого.

Но сейчас с этой хрупкой упрямой смертной девочкой, чья ладонь всё ещё лежала в его руке, старые замки дали трещину.

В его груди слились воедино сразу несколько чувств. Сострадание, которого он боялся, потому что оно делало любого уязвимым. Зависть — к её вере, к её семье, к той живой привязанности, ради которой она держалась. И что-то ещё. Тепло — неожиданное и тревожное, как луч солнца в холодное утро.