Я тебя не любил... - страница 6

Шрифт
Интервал


А я улыбнусь ему и скажу, как сильно я по нему соскучилась.

Но ничего из этого не случилось.

А я снова рухнула с высокой скалы в моря отчаяния и боли. Застонала, стискивая виски и чувствуя непреодолимую тошноту. Будто бы какой-то невидимый враг шипастой булавой бил меня одновременно по голове и в живот.

Путаясь в пледе, еле-еле добежала до уборной, а затем добрые полчаса корчилась над унитазом, выворачивая внутренности наизнанку.

Окончательно обессилила.

А когда все-таки смогла оскоблить себя с пола и добраться до дивана, на который повалилась разбитой вазой, то услышал, как проворачиваются и лязгают ключи в замочной скважине.

Вздрогнула всем телом и молнией сорвалась с мест. А затем, с колотящимся безумной пташкой сердцем, пулей ринулась до прихожей, где расширившимися от нескончаемой надежды глазами смотрела на то, как открывается входная дверь.

И снова молилась!

— Боже, пусть это будет он...

picsart_25-05-23_22-59-40-329.png

3. Глава 2 – Фиалка

Аня

— Это всего лишь ты..., — стирая набежавшие на глаза слезы, прошептала я и развернулась, а затем побрела прочь, шаркая ногами по полу, как древняя старуха.

— У меня есть новости, Анюта.

— Игнат жив? — на секунду притормозила я и оглянулась на отца.

— Нет, но...

— Тогда мне неинтересны эти новости. Можешь оставить их при себе.

— Еще я принес завтрак.

— Я не хочу есть, — передернула я плечами, а затем снова почувствовала привкус тухлого чеснока во рту и почти невыносимую тошноту.

И все-таки изменила маршрут своего следования, повернув в сторону кухни и набирая себе большой стакан ледяной воды. Выпила его залпом, но легче мне не стало. Кишки скрутило от внезапной рвотной судороги.

Но я лишь зажала рот ладошкой и прикрыла глаза, погружаясь в томительное ожидание того, когда все пройдет и меня попустит.

— Анюта, ты не ела со вчерашнего дня. Так нельзя...

— А через силу в себя еду заталкивать можно? — выгнув одну бровь, спросила я и почти тут же сложилась пополам от тяжести потери.

И воспоминания минувшего вечера калейдоскопом замелькали перед мысленным взором, вот только вместо ярких, разноцветных камушков, в моем были лишь горящие угли скорби и пепел отчаяния.

— Тут бульон, доченька, — подсунул мне красивый пластиковый стакан из модного ресторана отец, — хотя бы его похлебай. Не нужно себя убивать.

Себя...

Пальцы стиснули ткань на животе. Потянули ее с силой так, что послышался треск, а я вскинула на своего старика глаза, полные печали, и все же кивнула.