Тесть хмурится.
Спасибо ему, что не пытается мне читать нотации о морали. Оставим эти пустые слова женщинам, которые почему-то в какой-то момент начинают считать, что их мужья должны их боготворить. Что их мужья — рабы в браке, а они — хозяйки.
— Пообещай мне, что не будешь с ней слишком суровым при разводе, — Александр Иванович поджимает тонкие губы.
— Если не будет чудить, — я встаю, резко отодвигая кресло.
Ножки скрипят по гладкому каменному полу.
— Я устал, — поправляю манжеты рубашки и галстук. — Наш брак с твоей дочерью исчерпал себя.
И я ухожу. К Божене.
Хочу почувствовать под руками ее мягкую кожу, вдохнуть сладкий запах и помять ее упругое тело.
— Будем верить, что ты не пожалеешь, — вздыхает мне вслед тесть.
Оглядываюсь и ухмыляюсь:
— Не пожалею.
6. 6
— Дамочка! Вы куда? — из-за высокой стойки в просторном фойе с высокими потолками поднимается мощная и грузная женщина. Ее голос режет воздух, как тупой нож. — Я вас что-то не припомню.
Сердце учащенно бьется под тонкой тканью блузки. Конечно. В каждом приличном жилом комплексе есть консьерж, который бдит за жителями и их гостями. Особенно когда муж специально предупредил персонал.
— Я в гости, — разворачиваюсь к женщине, заставляя уголки гуттаперчево растянуться в улыбке. — В сто сорок пятую.
Мраморный пол подошвой туфель неприятно поскрипывает, будто предупреждая: "Не ходи". Делаю глубокий вдох. В легкие врывается цветочный аромат диффузора - нарочито дорогой, как и все в этом проклятом доме. Жасмин. Или гардения. Точно такой же стоял в нашей спальне, когда Павел еще заходил туда.
— В гости, значит? — Консьержка медленно подплывает ко мне, массивное тело колышется, как желе. Такой даме и охранники не нужны. Она сама справится с нарушителями покоя элитных жильцов.
Губы сами собой складываются в презрительную гримасу. Конечно, она и ее коллеги получили ценные указания от моего мужа. "Особое внимание гостям в сто сорок пятую, Марья Ивановна. Особенно если это... женщины".
— И кто же вас ждет? — ее голос звучит слащаво, но в маленьких глазках — сталь.
Кровь приливает к лицу.
— Любовница моего мужа, но вы и сами знаете, кто живет в той квартире,— выпаливаю, и тут же кусаю язык.
Слишком резко. Слишком... по-базарному.
Консьержка замирает, будто я плюнула ей в лицо. Слишком поздно понимаю, что зря показала зубы. Эта медведица за мою дерзость никуда не пустит.