Хлопаю рукой по подлокотнику кресла, и бариста за стойкой кидает в мою сторону беглый настороженный взгляд.
— Хорошая шутка, — у меня даже слеза выступает на правом глазу. Я ее вытираю и выдыхаю последний смешок, — вы мне поэтому всегда нравились, Александр.
Тесть молчит, и я чувствую его напряжение с разочарованием. Да, Мире нечем меня удержать в браке.
Да, я любил ее, но теперь я даже вспомнить не могу, что я хотел ее так, что мышцы сводили болью.
Это было будто не со мной. Не с нами.
— Какая любовь после двадцати пяти лет брака? — усмехаюсь.
Тесть не отвечает, но я вижу по его глазам, что он меня понимает. Любой мужик после двадцати пяти лет брака меня поймет.
Конечно, кто-то обязательно начнет лгать, что он любит жену, как и в молодости, но это наглое и бессовестное вранье, лишь бы не потерять теплое местечко под боком стареющей жены-клуши.
Ведь у таких мужиков ни черта нет. Лишь зарплата в сорок тысяч, тесная квартирка и дача, что досталась от родителей. Вот такие самцы будут врать, что бесконечно любят жен, потому что… у них нет выбора и нет надежды на свободу.
Потому что они никому не нужны, кроме своих старух. Вот они будут глотать истерики жен. Терпилы.
Вращаю обручальное кольцо на пальце. Оно вдруг стало таким тяжелым.
— Ценность женщины в сорок пять — ее мудрость, — поднимаю взгляд на тестя. — Твоя дочь доказала сегодня, что у неё нет ни мудрости, ни элементарного чувства самосохранения.
Я резко снимаю обручальное кольцо и кладу его перед Александром Ивановичем. Тихий звон золота о стекло. Едва уловимый, но такой приятный. Я будто снял многолетние оковы.
Моя рука дрожит — не от волнения, а от бешенства. Я вновь вспомнил сочувствующие взгляды корейцев, которые, пусть и не понимали, о чем кричит Мирослава, но по-мужски осуждали ее истерику.
Восточные и азиатские народы точно знают толк в женской покорности и подчинении. Они не позволяют женам так кричать на мужей.
— Сейчас в нашем браке важна не любовь, — я подаюсь в сторону тестя, — а сдержанность и ум. Она не девочка, чтобы я понимал ее тупые вопли.
— Тебе тоже надо остыть, — тесть откидывается назад и закидывает ногу на ногу, — может, не помешает разбежаться по разным углам.
— Я не хочу быть с ней, — неожиданно говорю тихую правду. — Не хочу, — повторяю по слогам, — терпеть, искать компромиссы, игнорировать ее присутствие… Зачем? Может, ты мне ответишь?