Коридор кажется бесконечно длинным. Каждый шаг дается с усилием, ноги налиты свинцом. На стенах висят наши семейные фотографии. Мирон с новорожденным Макаром на руках, наша свадьба, отпуск в два года назад. На каждой фотографии мы улыбаемся, обнимаемся, выглядим счастливыми. Идеальная семья. Красивая картинка для соцсетей.
Да, наверное, так и было. Красивая картинка, а не настоящая жизнь.
За спиной слышу шорох одежды, приглушенные голоса, быстрые шаги. Мирон спускается следом, на ходу натягивая футболку. Слышу, как он оступается на лестнице, хватается за перила, тихо матерится под нос.
– Леся, подожди, – голос хриплый, отчаянный. – Я могу объяснить...
Что тут объяснять? Что на самом деле это не он занимался сексом с нашей няней на нашей кровати? Что мне все приснилось? Что у него есть злой близнец-двойник?
Останавливаюсь у входной двери, все еще держа Макара за руку. Рука дрожит, и я сжимаю ее покрепче, чтобы сын не заметил. Мой мальчик смотрит на нас с недоумением. Папа растрепанный, странный, мама молчит и бледная как мел. В его глазах читается тревога. Дети всегда чувствуют, когда что-то не так, даже если не понимают что именно.
– Когда? – спрашиваю тихо, чтобы не напугать сына.
– Что... когда? – Мирон не понимает. Или делает вид, что не понимает.
– Когда ты приедешь домой? Поговорить.
Вопрос прозвучал удивительно деловито. Как будто я спрашиваю о времени ужина или о том, когда он заберет машину из автосервиса. Внутри все горит и рвется на куски, а снаружи идеальная деловая женщина, которая планирует рабочий день.
Он проводит рукой по волосам:
– Вечером. К семи.
– Хорошо.
Хорошо? Что в этой ситуации может быть хорошо? Но слово уже сказано, и я не собираюсь его забирать обратно.
Открываю дверь и выхожу с Макаром на веранду. Сентябрьское солнце кажется слишком ярким, слишком радостным для того, что только что произошло. Птицы поют в саду, ветер шелестит листвой, где-то вдалеке смеется ребенок. Мир продолжает жить, как будто ничего не случилось. Как будто моя вселенная не рухнула за последние пять минут.
– Папа не едет с нами? – спрашивает сын, оборачиваясь на отца, который стоит в дверях босиком, в мятой футболке.
– Нет, солнышко. Папа... занят.
Еще одна горькая ирония. Да, он занят. Очень занят разрушением нашей семьи.
Сажаю Макара в машину, пристегиваю ремни безопасности. Руки дрожат, но я заставляю себя двигаться медленно, осторожно. Проверяю замок на ремне дважды, поправляю детское кресло. Безопасность превыше всего. По крайней мере, моего ребенка я защищу от всех бурь.