Налетевший ветер взволновал
тихие воды озера, и поднявшиеся волны бились о борта лодки. Но
ветер подгонял суденышко, волны не мешали Василисе плыть: царица
даже подняла вёсла, и заботливый ветер нёс её лодочку. Внук
Стрибога был студёным, не летним. Но эта его свежесть не походила
на холод Неяви — она отрезвляла и отгоняла морок. Когда лодка
причалила к пирсу, ветер стих. Василиса удивлённо огляделась: ей
помог Стрибог?
— Спасибо, Ветер, — тихо
прошептала царица, и лёгкое дуновение коснулось её. Василиса
грустно улыбнулась и сошла на берег.

[1] Релинг — ограда
на судне.
[2] Липень
— июль.

Мирослава открыла глаза, но мир был
слишком ярким, и она зажмурилась.
— Доченька, — молвил матушкин голос,
— ты слышишь меня?
— Да, матушка, — тихо ответила
Мирослава, не размыкая глаз. Свой голос девушка услышала сухим и
резким, будто всю жизнь воды не пила.
Тёплая ладонь матери легла на лоб и
погладила по голове.
— Как ты? — прошептала мать.
— Пить хочу, — сипло ответила
Мирослава.
По шуршанию ткани Мирослава поняла,
что мама покинула её комнатку — занавеской отгороженную от
остального дома кровать подле печи. Мирослава вновь постаралась
открыть глаза: холодный дневной свет, что лился из окон большой
горницы, пробивался сквозь вышитый узор занавески подле её постели.
Но даже такой неяркий свет ослеплял, складывался в серебряные
всполохи. Свет играл на белых вышитых простынях и, превращаясь в
туман, таял у потолка. Мирослава изо всех сил старалась не
закрывать глаза и не поддаваться мороку.
Матушка вернулась с кружкой воды:
мать шире отодвинула занавеску, от чего Мирославе ещё больше
захотелось зажмуриться.
— С тех пор, как с Красной Весны Вель
с Забавой принесли тебя без сознания, уже день прошёл, а ты всё
спишь, — говорила матушка, помогая Мирославе сесть и давая ей воду.
Свет отражался и от расшитой льняной рубахи матери, теряясь в
складках тёмной понёвы; играл на материнском лице, мягко очерчивая
морщины вокруг добрых глаз. Мирослава, отгоняя наваждение,
поморгала и взяла воду. — Сегодня я отца за волхвом послала. Скоро
придёт старец Никодим, — мать опустилась на стул подле кровати
Мирославы.
Мирослава пила, и с каждым глотком
воды ей становилось легче. Когда Мирослава выпила воду, мать взяла
кружку и обеспокоенно посмотрела на дочь:
— Что случилось на празднике?