Мирослава нахмурилась: в памяти было
только то, как она с сестрой собиралась на Красную Весну. Далее
начиналась чёрная пелена. И чем больше старалась девушка вспомнить,
тем темнее становился морок.
— Я не помню, — покачала головой
Мирослава и посмотрела в серые обрамлённые морщинами глаза матери.
— А что Забава говорит?
— Забава вообще не хочет рассказывать
о празднике, — матушка вздохнула и опустила взгляд в пол. — Даже
отец не смог разговорить твою сестру — ходит чернее тучи, будто сам
Полоз ей на Весне явился, храни нас Сварог. Даже запрет отца на
улицу ходить твою сестру не вразумил, — мать снова посмотрела на
дочь. — Медовухи небось обе напилися, да? И этот Вель постоянно о
твоём здравии спрашивает, у калитки всё околачивается. Женихалась с
ним уже?
Мирослава непонимающе смотрела на
мать, которая строго глядела на неё.
— Кто такой Вель? — спросила
Мирослава.
— Ты даже не помнишь того, кто тебя
на руках в избу принёс? — строго спросила мать. — Неужели медовуху
пили?
Мирослава подвинулась ближе к матери
и взяла её теплую грубую ладонь.
— Матушка, я правда ничего не помню,
— искренне говорила Мирослава. — Последнее, что в памяти моей, —
как мы с сестрой на праздник одеваемся. Даже не помню, как из дома
вышла.
Мать строго покачала головой и убрала
свою ладонь из рук Мирославы.
— Не думала, что вы так нагуляетесь,
— вздохнула матушка и поправила на голове платок. — Одна как туча
чёрная, вторая с похмелья второй день прийти в себя не может. Не
будет вам более праздников, малы́е ещё, да глупые, — матушка
поднялась со стула и строго посмотрела на дочь: — Есть хочешь? Кашу
принести?
— Нет, — растерянно ответила
Мирослава. Происходящее походило на дурной сон, от которого никак
не удавалось проснуться.
— Может, молока налить?
Мирослава отрицательно покачала
головой.
— Тогда оденься, коли силы есть.
Скоро волхв придёт. Может, успеешь до его прихода отобедать, — мать
вышла и закрыла занавеску, оставив Мирославу одну.
Мирослава села на край постели:
голова кружилась, тело было ватным и слабым. Девушка дотронулась до
лба тыльной стороной ладони — холодный. Жара нет. И памяти тоже
нет. Но более всего удивляло Мирославу душевное спокойствие: она не
чувствовала ни мук совести, которые обычно испытывала, когда
бранили родители, ни беспокойства о том, почему не помнит праздник.
Не помнит — значит, ещё не время.