И с отцом мать познакомилась, когда тот приехал навестить
бабушку. А вскоре отправилась вместе с ним в город. Через год отец
привез на воспитание младенца женского пола, то есть меня, потому
что мамы не стало. Подробностей бабушка и сама не знала, и мне не
советовала спрашивать. Мать умерла родами, повторяла, запомни и
смирись.
Жизнь снова наполнилась красками: лето - золотом и лазурью, зима
– серебром и серым бархатом.
Вместе с вьюнком во мне проснулась магия, непонятная
неуправляемая сила, с которой ни я, ни бабушка не знали, что
делать. К счастью, никакого вреда от нее не было и быть не могло,
насколько знала бабушка, разрушением владеют только темные маги,
светлые в основном занимаются защитой, а шайнары способны
пользоваться силой природы в зависимости от своего рисунка. Моим
даром оказалось изменение, преображение живого в неживое. Иногда я
брала в руки листок, а через секунду он светился бледным светом и
становился гладким прохладным кусочком ткани. Иногда превращался в
удивительно хрупкое на вид, но совершено несгибаемое пальцами
ажурное украшение – стебелек, от которого расходились сплетенные
между собой тонюсенькие прожилки. Такие игрушки очень ценились
местной детворой, а позже и женщины стали украшать ими себя и свою
одежду, так что от происходящего была одна только польза.
Никогда в моих руках не менялся предмет размером больше моей
ладони. Вначале, после первого раза, когда сорванный одуванчик
вспыхнул белым светом и стал серебристым, словно выполненным
искусным ювелиром предметом из металла, я жутко испугалась.
Несколько дней боялась прикоснуться к бабушке и даже к самой себе.
Потом рискнула… Поймала на болоте лягушку и, закрыв глаза, сжала в
ладони. Представлять, что она станет застывшей статуэткой было
очень страшно, но мне было необходимо знать точно! Ведь иначе
каждое прикосновение - огромный риск для бабушки и всех остальных
жителей… И даже для соседского щенка с белым пятном на носу,
который всегда так радовался возможности побегать и
поиграть!
Некоторое время я, затаив дыхание, ждала. И - ничего. Руку
сводило от напряжения, лягушка обмякла, потеряв желание вырываться
и только безвольно болтала в воздухе лапами, а больше ничего не
произошло. Не помню, испытывали ли я еще когда-нибудь настолько
огромное облегчение.