Мне выделили крошечную каморку, находящуюся за кухней и
огороженную от нее одной лишь плотной занавеской из выцветшей
брезентовой ткани. Узкая кровать с огромной мягкой периной, перья в
которой к несчастью слежались и превратились в жесткие неровные
комки. Крошечный столик в углу, на нем стопки разнообразных книг –
единственного доступного мне развлечения. В другом углу - несколько
вбитых в деревянную балку гвоздей, которые заменяли шкаф для
одежды.
Широкая дикая равнина, где я провела детство, за раз
превратилась в крошечный пыльный уголок ветхого дома. Иногда мне
казалось, что в затхлом городском воздухе я задыхаюсь, но
жаловаться было некому.
Четыре года я посещала общественную школу для бедняков. Как ни
странно, вспомнить о том времени почти нечего – в памяти не
задержались ни друзья, ни враги. Ничего примечательного, просто
тянулась бесконечная вереница серых дней, полных бубнящими какую-то
непроходимую чушь учителями, а после - вечеров, полных учебниками и
одиночеством. Никого из взрослых не волновало, понимаем ли мы урок,
а уж тем более откладывается ли хоть что-нибудь из выученного у нас
в голове. Однако я старалась узнать и запомнить новое, потому что
это было единственное доступное в то время занятие. К тому же
бабушка, которая когда-то и научила меня читать, любила повторять,
что книги способны открыть глаза и показать цвет утреннего неба
даже глупому слепому щенку. Подозреваю, речь обо мне, хотя на
прямой вопрос она отвечала только смехом и прикосновением руки к
волосам.
Четыре года я провела в городе, которого боялась, как только
привыкший к бескрайней высоте гор человек способен бояться душного
замкнутого пространства. Даже смена времен года не вытаскивала меня
из пассивной спячки – зима ли, кусающая морозом за нос, жаркое ли
лето, полное сухой пыли, поднятой с дороги проезжающими мимо
каретами. Ничего…
А потом одним утром в обычный, ничем не примечательный день я
проснулась и отправилась завтракать на кухню. В момент, когда я
вежливо пожелала страшной женщине доброго утра, раздался
оглушительный вопль и моя жизнь раз и навсегда изменила свое
течение. Я проследила за взглядом ошалевших от страха глаз и с не
меньшим ужасом увидела, что по моей руке как живой ползет четкий,
словно тушью очерченный рисунок какого-то вьющегося растения. Как
он выбрасывает вперед тонкие, закрученные колечками усики и
подтягивается за ними следом, расправляет ажурные листья. И снова
пускает побеги… Я судорожно схватилась пальцами за кожу, со всей
силы терла ее и скребла ногтями, желая убрать прочь это жуткое
видение, желая оторвать от своей руки странное растение и отбросить
подальше. Желая скрыть его с глаз. И тогда… вьюнок неторопливо
перекинулся на пальцы и потек по ладони в сторону запястья.