– Сопрел весь, – пожаловался он, оттягивая костюм в особо
интимных местах и досадливо морщась. — Гаэль, поможешь снять?
— Фрейлину нашел, — фыркнул тот, не отрывая взгляд от опасно
дрогнувшего над булыжниками бочонка. Гист явно выделывался.
– Держи, – старик задумчиво протянул альву термос, – холодный
чай. Не бойся, не от алхимиков. И хватит тянуть себя за яйца, время
не ждет. Сиах, поехали.
Возница зашипел на лошадей, и карета, быстро разгоняясь,
помчалась по выщербленной мостовой все дальше и дальше от
пристани.

в которой представляется
шанс заняться делом,
а я его
отвергаю
– Довольно! – с досадой воскликнул я. – Знаешь, так ничего не
выйдет. Повтори еще раз, только помедленнее и внятно, Порядка
ради!
Противный мелкий дождь был, казалось, на стороне приставшего ко
мне бродяги: с основательностью старого зануды он долбил одно и то
же с самого утра. Серое небо Вимсберга превратилось в решето,
которым кто-то недоразумительно попытался преградить путь вышним
водам. Позже этот кто-то осознал ошибку и попытался заткнуть
бесчисленные дыры облаками, но снова напортачил – лишил
одушевленных последних крупиц солнечного света.
Мы стояли посреди улицы, собственными шкурами ощущая последствия
небесной халтуры, и один из нас был тому очень не рад. К несчастью,
это был я. Нелепое вместилище жизни, облаченное в уличную грязь,
облако смрада и нечто, что когда-то изготовили на текстильной
фабрике, не испытывало ни малейшего неудобства от текших за шиворот
ледяных струй. Не дыша, я едва качнулся лицом к настороженным
водянистым глазам, под мутно-розовой поверхностью которых виднелись
редкие проблески белков.
– Так кто там тебя обидел?
Оборванец поднял голову. По редким сосулькам тощей бороденки,
спрыгнув с вновь задрожавших губ, скользнули редкие
капли.
– Так-так-так! – испуганно запротестовал я, – отставить слезы!
Немедленно прекрати, а то мы никогда не закончим с этим «важным
разговором». Время поджимает. – Вершиной моих желаний в тот момент
было спешное бегство от одушевленного недоразумения, но против
истины я не грешил. Если исполинскому хронометру на башне Ратуши не
вздумалось вдруг соврать, то, согласно билету, через два оборота
мне надлежало сесть в паробус, открыть книжку поинтереснее или,
если жизнь окончательно утомит сюрпризами, подложить подушку
помягче, и навсегда покинуть этот тошнотворный город.