– И вы все так же гарантируете анонимность?
– Скорее да, чем нет. Свидетели, конечно, будут, но выберу я их
сама. Вот только одно «но».
– Так и знал, что осложнений не избежать, – облегчение на лице
старика вновь сменилось легким беспокойством. Полагаю, вы намерены
поднять цену?
– Естественно. Теперь с вас по полтора серебряных за сотню
граммов пороха.
– А полсеребряного – не крупновата ли надбавка? Мы же не кулек,
все-таки, насыпаем, почтенная.
– Неустойка. В конце концов, вы заключили сделку и пропали. Ах,
да. И вы оплатите украденное.
– Жестоко и несправедливо! Я же сказал, что ни при чем...
– Возможно. А возможно и нет. Пусть будет страховкой. Зато я
поступлю честно – те триста грамм пойдут по старой цене. Серебрушка
за сотню. Согласны?
– Конечно, не согласен, но разве у меня есть выбор? Хотя учтите,
это разорит Двор и меня лично.
– У меня есть определенные сомнения, что ваши наниматели вот-вот
пойдут просить подаяние. Но я бы на это посмотрела.
– Всенепременно вам сообщу, — отважился на робкую иронию старик.
— А теперь, с вашего позволения, пройдем к весам.
– Конечно. Надеюсь, деньги у вас с собой, потому что о кредите я
и слышать не захочу.
Но старик проглотил и это оскорбление.
По мерно качавшейся палубе они подошли к неприметному люку на
корме. Океан проверял шхуну на прочность, прикидывая, как бы лучше
избавиться от плавучих паразитов, резавших его веслами и винтами.
Нервная рябь прибрежных вод пестрела пятнами плавучего мусора
всевозможных форм, цветов и размеров. Разнообразные отходы
жизнедеятельности островками усеивали мелководье. Вдруг на какое-то
мгновение особенно крупная куча недалеко от шхуны пошевелилась не в
такт волнам, но этого никто не заметил. Кроме альва в чистом белом
костюме, но тот ничего не сказал пожилой альвийке и очередному
провожатому, походившему на закутанную в фиолетовый кокон
гусеницу.
Дверцы люка отворились без скрипа. Гусеница что-то тихо
прошелестела в темноту, и сегмент спустя на палубу поднялись
большие металлические весы, а за ними – два бочонка. На боку одного
красовалась ярко-желтая этикетка с изображением то ли перевернутой
кроны дерева, то ли расколотой молнией горы, и крышка на нем была
накрепко засмолена. Второй, хотя и нес то же клеймо, был пуст и
безмятежен.
Ловко манипулируя гирьками, хозяйка шхуны взвесила сначала
пустой бочонок, затем полный, произвела в уме нехитрые вычисления и
предъявила альву счет. Откровенно скорбящий старик, немилосердно
сотрясая самые основы этикета, задрал пиджак и извлек из
объемистого кошеля на поясе двадцать полновесных золотых монет.
Пошуровал в кармане и добавил десяток легковесных медяков.