– Тогда я буду танцевать с укэ, – сказала я, дерзко глядя ему прямо в глаза. Он заржал, наверно, подумал, что я шучу. Я тоже улыбнулась, чтобы не разрушать впечатление.
И, правда, обычной толчеи не было. Оркестр (на дансинге была живая музыка в виде двух престарелых укэ, один из которых насиловал синтезатор, другой строил из себя ди-джея) предсказуемо играл что-то невнятное, но новомодное; на танцполе выделывалось несколько пар, явно пришедших сюда вместе. Несколько не менее унылых сэмэ за этим наблюдали, попивая коктейли или легализу. Я подошла к бару в дальнем углу и тоже заказала коктейль, «Синтетик-87», некрепкий и с каким-то лекарственным привкусом. Укэ никогда не проявляют инициативу сами, как и неко, остается ждать, когда градус эйфории у сэмэ поднимется до нужных мне пределов.
Интересно… нам говорили, что четырехполая система сделала людей не более свободными, такими закомплексованными, но когда было только два пола, человек, независимо от половой принадлежности, сам мог выбирать, каким ему быть. Даже если общество было активно против этого, можно было быть ренегатом, декадентом и плыть против течения.
Конечно, тех, кто поступал «не как все», «неестественно», преследовали, притесняли, порой даже превращали в изгоев и отщепенцев. Но, может быть, оно того стоило? Пусть такая жизнь была опасной, но не та ли это цена, которую следовало заплатить, чтобы получить вожделенное? Может быть, именно наличие этой цены и делало подобное поведение столь привлекательным? А что теперь? Теперь сэмэ генетически обречены любить укэ, а тачи – неко, и никак иначе! А как можно по-другому? Гетеросексуальность предполагает риск неконтролируемого размножения, а человеческий геном без контроля – это вероятность мутаций. Что такое мутации, известно не понаслышке: на границах нашей страны существуют некогда превращенные в руины города, населенные одними мутантами. Гротескно-уродливые, несчастные из-за своей физической ущербности и агрессивно-опасные по психофизическим причинам, ведь телесное уродство, кроме всего прочего, всегда травмирует психику, мутанты – живое напоминание о том, к чему приводит «естественное размножение».
Но, получается, мы все равно не избавились от контроля и предопределенности. Так стали ли мы свободными? И можно ли вообще стать свободным? Иногда мне казалось, что это утопия, но я, при этом, никак не могла понять, почему об этом не следует говорить никому, даже социопсихологам. Последние, наоборот, постоянно твердят о «внутренней свободе, дарованной нам системой пренатального вмешательства». В этом, на мой взгляд, чувствуется какая-то фальшь, и я это знаю, пожалуй, лучше других.