-Ох, гореть
тебе в аду! – процедил Питти вполголоса сквозь зубы. – Жустина! А
вот еда не слишком-то вкусна! Ты согласна со мной?
-Согласна,
- так же коротко и бесстрастно ответила Жустина.
Но не успел
чародей сказать, что забава эта не кажется ему более смешной и он
не желает далее в ней участвовать, как Дунио уже
воскликнул:
-И это тоже
не годится! Я заметил, что Жустина ничего не ест, и, значит, ей
действительно не по нраву кушанья. Сдается мне, зять, что я тебя
перехвалил, уж не обижайся на старика. Действительно ли жена тебе
покорна? А, может, это ты ей нынче подыгрываешь, а не она
тебе?..
И,
разумеется, эти слова тоже показались гостям отличной шуткой, тем
более, что почтенный Дунио был преехиднейшим стариком и произносил
свою речь с отменной душевностью. Но Питти, знавший в чем подвох,
взбесился едва ли не до белых глаз.
-Жена мне
покорна в полной мере! – вскричал он, едва удержавшись от того,
чтобы не вскочить с места. – И согласится с чем угодно, если это
скажет ее муж! Вот, слушайте же, любезный тесть. Жустина! За окном
сейчас светит луна, не так ли?..
Все
невольно повернулись к большим стрельчатым окнам, за которыми сияло
солнце – клонившееся к закату по причине короткого зимнего дня, но
все же, безусловно, солнце - привычное глазу дневное
светило.
-Там луна,
Жустина? – с нажимом повторил колдун, глядя не на молчавшую жену, а
на ненавистного тестя.
-Луна, -
раздался ее голос. Прозвучал он внезапно так громко и ясно, что
Питти поперхнулся и повернулся к Жустине. Она стояла, расправив
плечи, и волосы ее, только что убранные в прическу, развевались от
невидимого и неслышимого ветра, а глаза светились серебром и
золотом, фосфором моря и волчьим голодом.
-Луна! –
выкрикнула она, поднимая руки высоко над головой.
А затем она
хлопнула в ладоши и воцарилась тьма – полная и непроглядная. И
только за окном сияла огромная бледная луна, как и было
сказано.
Начался
страшный переполох. Женщины визжали, дети плакали, мужчины
бранились, и все вместе они, вскочив с мест, сшибались лбами и
падали на пол. Музыканты с перепугу изорвали струны, а кто-то так
дунул в дудку, что в окнах едва не лопнуло стекло. Во всем Фреченто
истошно завыли собаки в один голос, затем во всех храмах принялись
бить в колокола, точно при пожаре, и вскоре весь город был объят
паникой.