Молодой 17-летний Оксаков, которого,
как вы уже поняли, звали Антипой, и впрямь ничем не походил на
Коула Спрауса. Скорее он напоминал Фернанделя, если его, конечно,
ещё кто-нибудь помнит — очень худой, очень долговязый, и с
предельно лошадиным лицом. Кстати, с папашей они и впрямь были
донельзя похожи. Вот только старик, отдавший свою жизнь двум
пламенным страстям — деньгам и женщинам, считал себя писанным
красавцем, и узнавать себя в этом отражении категорически не
желал.
— Как твоя учёба? — тем
временем поинтересовался тиун. — Ваш директор писал мне, что у
тебя было что-то вроде припадка месяца три назад — ты никого
не узнавал, дичился и говорил всякие глупости?
— Да так… — неопределённо
повёл рукой сын. — Один муж не вовремя домой вернулся,
пришлось с окна прыгать, а спальня у купчихи на втором этаже была.
Нога подвернулась, и я башкой неудачно приложился. Сейчас уже всё
прошло, мозги на место встали.
Старик недоверчиво посмотрел на сына.
По его мнению, отпрыск больше всего напоминал расхаживающий по
комнате скелет в дворянском платье и с саблей на боку. Разве что
купчиха некромантией одержима была.
— А Дар твой как поживает? Он же
у тебя тот же, что у меня — Планирование ты от меня в
наследство получил.
— С Даром всё хорошо, папенька.
Я его постоянно тренирую, и развивается он весьма активно. У меня
уже третий уровень.
Старик вскинулся:
— А не врёшь? Больно уж быстро.
У меня самого — четвёртый только.
Сынок пожал плечами:
— Могу открыть.
— А и открой, милый, — не
стал противиться родитель. — В нашем ведь деле как —
доверяй, но проверяй.
Сынок сделал быстрый жест, и папаша
всмотрелся во что-то, одному ему видимое.
— Не соврал, — старик
удовлетворённо откинулся на подушки. — Положим, третий ты
максимум пару недель назад получил, но не соврал. Это хорошо,
потому что скоро Дар тебе пригодится.
Старик поёрзал на кровати, и вперился
глазами в сына. Похоже, наконец-то начался серьёзный разговор. Это
почувствовал и сынок, который перестал метаться по комнате, бухая
сапогами по половицам, и замер в углу, пожирая отца глазами.
— Я скоро помру, сынуля, — сразу зашёл с козырей
отец. — В этом году у меня был удар крови[3], а потом —
ещё один. Поэтому хожу с клюкой, оправдывая фамилию[4], а чаще
всего — лежу пластом. Княжий лекарь сказал, что третий
удар может случится в любой момент, и его я уже совершенно точно не
переживу. Я поэтому и вызвал тебя из Гродно, оторвав от риторики,
грамматики и попоек.