— Деньги есть, — согласился
Косолап. — Только что там с нашей долей?
— Какой разговор? — развёл
руками атаман. — Всё будет правильно. Четверть добычи — в
общую казну, остальное — между нами, как договаривались.
И он, быстро пересчитав, разделил
монеты на пять столбиков, после чего раздал три. Все разбойники,
судя по всему, придерживались принципа «Доверяй, но проверяй»,
поскольку каждый тщательно пересчитал полученное, а Дундук даже
попробовал рубль на зуб.
После этого разбойники, балагуря,
принялись за еду, а Ждан сидел, закаменев. Он вдруг понял, что
живым, скорее всего, из этой передряги уже не выйдет. В голове его
крутилась фраза из какого-то детектива, прочитанного ещё в прошлой
жизни: «Заложников берут не для того, чтобы отдавать».
Чавкающий атаман, посмотрев на его
застывшее лицо и стеклянные глаза, хмыкнул:
— Что, щенок, жрать охота? Твою
еду только завтра принесут, потерпи пока.
И тут Дундук, зачем-то хрюкнув, встал
на колени, но тут же повалился на бок. Косолап хотел что-то
сказать, но так и застыл с раскрытым ртом, из которого выпал
недожёванный кусок. Дальше Ждан не видел, потому что Рудый опять
схватил его за волосы и рванул нож из ножен. И вдруг хватка
ослабла, а нож выпал из руки атамана.
Творилось что-то непонятное, но
разобраться можно было и потом. Ждан не собирался упускать
шанса — быстро подобрав Жало, он вогнал его в брюхо Рудому.
Атаман даже не крикнул, лишь неверяще уставившись на торчащую из
живота рукоятку ножа.
Ждан кинулся бежать, но ослабевшее
тело подвело — нога подвернулась, и он грохнулся оземь.
— Тихо! Тихо, молчи! —
крикнул появившийся невесть откуда отец Алексий.
Не останавливаясь, священник побежал
к атаману, на животе которого уже расплылось алое пятно.
— Что ж ты натворил,
парень! — причитал он, приложив руку к шее недвижного
разбойника. — Зачем ножом-то бить было!
Но тут морщинистое лицо старика
расплылось в счастливой улыбке.
— Живой! Живой он! Жилка бьётся.
Повезло тебе, парень, успел я.
И, выдернув нож из брюха, священник
одним движением вбил его в сердце.
Рудый дёрнулся и обмяк — лишь изо рта
пролилась струйка крови.
Говорить Ждану было нельзя, но
смотреть-то ему никто не запрещал. Очевидно, взгляд, которым он
сверлил старого учителя, был настолько красноречив, что тот не
выдержал.
— Да объясню я тебе всё,
объясню, не переживай. Чуть позже только, хорошо? Когда эти трое
слышать не будут.