Но сейчас… Сейчас я вас добивать не
буду — пусть вас Господь судит. За тот грех я вам уже воздал,
да и долг ваш ещё не покрыт, моё средство даром для людей не
проходит — всякие беды с телом и через месяц, и через год
могут произойти.
Он вздохнул и подытожил:
— Так что давайте,
оклёмывайтесь, и делайте уже ноги отсюда. Лучше куда подальше,
второй раз мы можем миром и не разойтись. Деньги себе
оставьте — к утру яд, что я на них нанёс, безвредным станет.
Пусть это будет моя плата перед Господом за этот грех. Я не очень в
это верю, но Господь милостив — вдруг да одумаетесь, и сойдёте
с кривой дорожки. Тогда вам мои деньги и позволят новую жизнь
начать. И помните — второго такого шанса может и не быть. Сами
видите — любой из людей в любой момент в землю лечь может, у
любой верёвочки конец есть, и никому из нас не ведомо — когда
наше вервие простое виться перестанет. Рудый вон небось ещё утром
много лет жить собирался и планы строил, а ныне его уже черти
баграми к котлу тащат.
Сразу после этих слов лежащий
неподвижно Косой вдруг подскочил, и, пусть и кривясь немного на
бок, но довольно бодро побежал вниз с холма, крикнув не
поворачиваясь:
—Будь ты проклят, гад! И ты, и щенок
твой! Век бы вас не видеть!
Вскоре он скрылся в кустах. Сразу
после этого тяжело поднялся Косолап и поклонился батюшке.
— Спасибо, отец Алексий, что
целым и при деньгах отпускаешь. Разбойничью стёжку я не брошу,
врать не стану. Привык я уже к лёгкой жизни, обратно
крестьянствовать и жилы на пашне рвать не пойду. Но и здесь не
останусь — как ты и просил. На Волгу пойду, там, говорят,
нашему брату просторно.
Он ещё раз поклонился и ушёл, не
оглядываясь.
Отец Алексий посмотрел на тупую рожу
Дундука, выражавшую полное непонимание происходящего, вздохнул, и
спросил, не ожидая ответа:
— А с тобой нам что делать?
Вместо ответа тот громко и
продолжительно пустил ветры — до этого дела идиот был большой
охотник. Священник махнул рукой:
— Ладно, убогого бросать грех.
Дождёмся, пока оклемается. А я пока другим делом займусь.
Он подошёл к телу Рудого, и с
профессиональной ловкостью обшмонал тело атамана. В том
числе — аккуратно срезал с пояса мошну с ядовитыми монетами.
Заметив взгляд Ждана, улыбнулся и подмигнул:
— Нет, парень, так далеко моё
всепрощенчество не простирается. Мы ведь с мамкой твоей и впрямь
всё продали, а жить нам на что-то ещё не день надо будет.