У Ждана даже потеплело на
сердце — сейчас отец Алексий наконец-то стал тем улыбчивым и
даже смешливым батюшкой, которого он помнил с детства. Красивая
победа над разбойниками, казалось, даже омолодила его.
— Только домой ты не скоро
попадёшь — сообщил батюшка. — Нам теперь тянуть нельзя,
после того, как ты кровь пролил, нам теперь как можно быстрее в
доброе место пробираться надо, и доброй силой Дар напитать.
— Меня с собой не
прихватите? — раздался сзади незнакомый голос.
Ждан и отец Алексий синхронно
повернулись.
— Чего глаза вылупили? Да я это
говорю, я. Ну не дурак я, и что? Вы даже не представляете,
насколько в наше время выгодно быть дураком.
Во взгляде Дундука не осталось ни
малейших признаков слабоумия.
— Интересно девки
пляшут... — священник подёргал себя за бороду, как делал
всегда во время важного раздумья. — И что же это ты личину
снять решился?
— А не повезло мне, —
степенно ответил фальшивый идиот. — Ноги у меня отнялись от
твоего снадобья, поп. Я ить давно в себя пришёл, все члены давно
отошли от омертвения, а вот ниже пояса ничего не чувствую. Твоя
работа?
Священник потёр лысину и несколько
смущённо кивнул:
— Бывает такой эффект. При
сильной дозе.
Поддельный слабоумный долго и
витиевато выругался:
— И за каким хреном я только тот рубль в рот потянул!? Даже
настоящему убогому понятно, что такие, как ты, оловянных денег
нипочём не подсунут[2].
[2] В данном случае, как ни удивительно,
имеется в виду свинец. Большинство древних народов считали свинец,
олово и сурьму одним и тем же металлом разной степени чистоты, а на
Руси раньше свинец называли «оловом», и это значение осталось в
полузабытой ныне поговорке «Слово — олово!». Нынешнее название
этого металла происходит от технологии его разливки: «свинками»
называли слитки, отлитые для продажи.
— Да ты сразу не
отчаивайся! — попытался утешить новоявленного калеку
священник. — Может, ещё отойдут…
Но Дундук лишь махнул рукой.
— Да что отойдут, что не
отойдут — мне теперь однова дорога. Правильно ты всё сказал,
поп, про верёвочку-то… Господь мне этот знак подал. Сам
посуди — мы вас ограбить да порешить хотели. Рудый пацана
живым выпускать не собирался, да и тебя они прикопать определили,
как полностью выдоим. Вот только Господь всё наоборот перевернул, и
нынче вы вдвоём — моя единственная надёжа свет белый видеть да
воздухом дышать. Уйдёте вы — и ждёт меня здесь смерть лютая.
Пожалеете да помилуете — глядишь, и поживу ещё.