Она наклонилась над трупом дружинника-возницы, погибшего первым,
и подобрала выпавшую из руки сулицу[2].
[2] Сулица — легкое копье в
средневековой Руси.
— Прости, Влас, — она
перекрестила мёртвого. — Нам оно сейчас нужнее: И как посох
сгодится, и от волков пригодится. И за то, что волкам вас
бросаем — прости. Ты дураком никогда не был, сам понимаешь
наше положение.
Вдруг Луша, к удивлению Ждана, встала
на колени прямо на мёрзлую дорогу, и поклонилась до земли:
— Простите меня, люди добрые и
злые, что непогребенными вас бросаю. Не могу, не за себя
боюсь — дитё невинное на мне теперь. Зла не держите и не
преследуйте нас. Живым — жить, мёртвым — лежать.
Бледная как стена женщина с
ввалившимися глазами перекрестилась, встала и, не оглядываясь,
пошла в лес, проваливаясь в снегу и опираясь на сулицу.

Яндекс-карты вам для
ориентации
***
Силы свои Лукерья явно
переоценила — через несколько часов она уже совершенно
выбилась из сил. Всё-таки идти через зимний лес не на ртах[3] и
здоровому человеку не просто, а тут — раненная девушка.
[3] На ртах — на лыжах.
Луша то проваливалась в снег до
колен, то продиралась через кусты, то промочила ногу, провалившись
в незамёрзший ручей, то больше часа обходила глубокий овраг. А уж
когда стемнело — а это произошло довольно быстро — темпы
передвижения вообще упали до черепашьих. Но Луша и не думала
останавливаться — ужас гнал её вперед, и она готова была идти
хоть ощупью.
Ждан же чувствовал себя как в бреду.
Он то забывался тревожным сном, то просыпался. Из «слинга» ему
ничего не было видно, кроме иногда мелькавшего ночного неба, зато
звуки сводили с ума. Он никогда не был в лесу — ни в прошлой
жизни, ни в этой — и сейчас ему казалось, что он угодил в
страшную сказку с Бабой Ягой. Лес оказался полон звуков —
шумели деревья, посвистывал ветер, похрустывал хворост, поскрипывал
снег. Кричали новые птицы и… И выли ночные звери.
Хуже всего было то, что от постоянных
нагрузок рана Луши никак не закрывалась, и кровь постоянно
сочилась. А голодные волки чуют подранков за несколько вёрст —
о чём Луша, по своему обыкновению непрестанно болтая, сама и
сообщила Ждану. Теперь он не мог отделаться от впечатления, что с
каждым разом волчий вой звучит всё ближе и ближе.
Накликал, называется.
Ждан ничего не понял, но выросшая
рядом с лесом Луша слышала много больше его. Сначала она принялась
вертеть головой, а потом прижалась спиной к здоровенной сосне,
взяла сулицу наизготовку и заплакала.