Лушка не всхлипывала, лишь из глаз
катились слёзы и она безмолвно смотрела на хозяина в ожидании.
На лушкино и жданово счастье
благородства у этого егеря было побольше, чем у многих дворян.
Нет, он не кинулся поднимать Лушку с
криками: «Да живите, сколько хотите, мой дом — твой дом!».
Он очень серьёзно посмотрел на
девушку и потребовал:
— Побожись, что нет на тебе
грехов смертных.
Нянька, глядя ему прямо в глаза и не
отрывая взора, троекратно перекрестилась и ответила:
— Перед богом и людьми
свидетельствую — нет на мне грехов, окромя обычных. Безвинно
страдаю, испытание, видать, Господь даёт. Жизнью в том клянусь и
здоровьем в том клянусь, и своим, и его!
И она кивнула на нары, где на шкуре
лежал распелёнатый Ждан и сосал свою ногу.
Егерь кивнул и спросил:
— На кордон придём — на
иконе клятву повторишь?
— И на иконе, и в церкви
присягну — нет на мне ни крови, ни татьбы. Невиноватая я.
— Хорошо, — ещё раз кивнул
заросший волосом лесовик. — Тебя и впрямь Анфисой крестили или
назвалась?
— Назвалась, — не стала
скрывать Лушка. — Не надо тебе моё имя знать, ни к чему беду
дразнить. Зови Анфисой, всегда мне это имя любо было.
Егерь кивнул, потом думал и
молчал — долго, минуты две. Лушка так и стояла на коленях,
Ждан гулил.
Наконец, лесник принял решение.
— Раз ты мне ничего толком не
говоришь, то и я тебе пока обещать ничего не буду. Бояться я тебя
не боюсь. Поживёте пока у меня на кордоне, по крайней мере до тех
пор, пока рана твоя не закроется. Вот там и посмотрим — кто
вы, и что вы. Принуждать тебя ни к чему не буду, и к греху склонять
не стану — я не из тех, кто на чужом горе свою выгоду строит.
Но посильно работать придётся — лодырей я не терплю.
Он ещё раз кивнул кудлатой чёрной
бородой, утверждаясь в мысли:
— Пока так, а дальше посмотрим.
Ты сейчас ложись, тебе поспать надо. Я пойду добычи какой
промыслю — у меня запасов нет, а поесть надо, не то молоко
пропадёт. Сегодня отлежишься, а завтра на кордон пойдём. На ртах
ходить умеешь?
Лушка кивнула:
— Наша деревня навроде
вашей — выселки, лес кругом.
— У нас не деревня, а
село! — строго поправил Тит, и добавил: — До кордона
вёрст семь, но рты одни, поэтому с рассветом выйдем, чтобы до
темноты добраться. Сейчас дверь на засов замкни — зверьё
шастает, а собак я заберу. Мне на голос откроешь. Поспишь, если
лихорадить тебя не начнёт — дров набери.