– Ну что ж, я пас, – сообщил он, – прикуп ваш, ваше величество,
– на лице герцога Анжуйского мелькнуло разочарование.
Паж ненадолго отвлек Генриха от игры, передав ему записку от
мадам де Клари. Она сообщала, что будет ждать его сегодня вечером у
себя. Это было очень кстати. Возвращаться в свои комнаты Генриху
совершенно не хотелось.
– А наш Генрих по-прежнему пользуется вниманием прекрасного
пола, – заметил д'Алансон, – и ведь сестра это терпит. Поделитесь
секретом, дорогой друг, как вам удается и с женой ладить и с
любовницами крутить?
– Все очень просто, – ответил Генрих, – жену нужно любить, как
себя самого, тогда и в семье наступит полное согласие. Кстати,
господа, у меня четыре дамы, – добавил он, открывая карты.
– Кто бы мог подумать, дамы-то опять вас выручают, – сострил
д'Анжу, с сожалением глядя, как Генрих сгребает свой выигрыш.
– Я вообще счастливчик, – ответил Генрих, поднимаясь из-за стола
и раскланиваясь.
– Вот ведь болванчик-перевертыш, ничто его не берет, –
презрительно заметил герцог Анжуйский в удаляющуюся спину
кузена.
– Сегодня он обрек себя на одиночество, – задумчиво произнес
д'Англере, – боюсь, это не каждому по силам.
***
Когда Генрих вошел, Франсуаза де
Клари возлежала на атласном покрывале в соблазнительном неглиже,
умело открывающем все, что нужно, но скрывающем достаточно, чтобы
возбуждать любопытство. «Интересно, сколько времени она уже лежит
так в одной позе в ожидании моего появления? – подумал Генрих, –
так ведь и замерзнуть недолго». Сегодня она казалась особенно
очаровательной, но Генрих был не в настроении. Он уселся в кресло
возле камина, развернув его так, чтобы было видно кровать.
– Ты прекрасна. Я мог бы смотреть на
тебя вечно, – произнес он, с удовольствием глядя на неё.
– Так иди ко мне, – прошептала она,
подавшись вперед.
Но он продолжал сидеть, с
любопытством ожидая, что она предпримет. Когда Генрих шел сюда, он
думал только о том, что приглашение дает ему возможность не видеть
сегодня д'Арманьяка, сейчас же он в полной мере осознал, что визит
придется отрабатывать. Обычно он ничего не имел против такой
«отработки». Франсуаза отличалась красотой, и, кажется, владела
всеми приемами, необходимыми, чтобы ублажить даже самого
взыскательного мужчину. Но ей не хватало мудрости и доброты,
которые могли бы, наверное, согреть его сердце в этот тяжелый день.
Генрих видел ее в стайке тех барышень, что после Варфоломеевской
ночи обсуждали мужские стати голых мертвецов. Именно такой и должна
быть придворная шлюха, красивой, туповатой и развращенной, вспомнил
он упрек д'Арманьяка.