Генриха Наваррского, был тот самый
Легаст, что командовал его арестом в Варфоломеевскую
ночь. «Прикончите их», – сказал он тогда, и закованные в доспехи
солдаты легко расправились с гугенотами, только что сложившими
оружие по приказу своего короля. Эти слова, в один миг превратившие
Генриха в предателя, до сих пор звучали в его
ушах похоронным звоном, обозначая некий рубеж, разделивший его
жизнь на «до» и «после».
Генрих знал, что Легаст
пользуется как доверием Карла, так и особой ненавистью королевы
Наваррской, сам же он просто видеть не мог этого человека. Однако,
в отличие от своей жены, Генрих считал, что не может себе позволить
открыто враждовать с ним, и, пока сам Легаст соблюдал
вежливость по отношению к нему, вынужден был отвечать
тем же.
– Как вы можете говорить с этим
ничтожеством? Ведь он же ваш враг и
убийца ваших друзей, – с
удивлением спрашивала Маргарита
своего супруга.
– Здесь почти все такие, – пожав
плечами, отвечал Генрих, – что же мне теперь, вообще
ни с кем не разговаривать и превратиться в отшельника, подобно
кузену Конде?
Однако чем больше Генрих скрывал свою
ненависть, тем отвратительнее становился Легаст. Он не
стеснялся напоминать Генриху о наиболее болезненных ранах недавнего
прошлого, считая это отличным поводом для шуток.
Его излюбленной темой стала
Варфоломеевская ночь. Он нарочно в присутствии Генриха
перебирал воспоминания о своих «подвигах»,
стараясь не упустить подробностей. Ответить на это было нечего,
Генриху оставалось только молча злиться.
– Вы не поверите, сир, – доверительно
говорил Легаст, – после той ночи я совершенно разлюбил
охоту. Все-таки охотиться на зайца и даже на кабана и
вполовину не так увлекательно, как охотиться на гугенотов. Ведь что
есть кабан? Тупое животное. Человек куда более изобретателен в
стремлении спасти свою жизнь. Чтобы охотиться на людей требуется ум
и фантазия.
– По-моему, не надо
много ума, чтобы впятером зарезать одного, – заметил Генрих.
– А что же вы предлагаете, сир? –
удивился Легаст. – Драться один на один?
Так ведь это уже не охота, а дуэль.
Совсем другое дело.
Генрих презрительно фыркнул. Впрочем,
Легаст был неглуп и циничен, поэтому задеть его
всерьез было трудно.
Как-то раз, после
особенно дерзкого замечания в адрес короля Наваррского,
Лаварден