Генрих смотрел на него во все
глаза.
– Кроме вас, разумеется, – продолжал
тот как ни в чем не бывало, – вы, как известно, отстранены от
командования ротой приказом моего доброго друга герцога
Анжуйского.
«И все?» – хотел спросить Генрих, но
удержался.
– И все, – сказал д’Англере, легко
прочитав его мысли, – можете вздохнуть свободно, сир. Все
обошлось.
Генрих внезапно подумал, что этот
негодяй д’Англере с самого начала знал, что так будет. Он
специально мучил его неизвестностью. Что ж, могло быть и хуже.
Много хуже.
– Кстати, сир, – продолжал тот, – а
вы знаете, что в том самом бою, в котором вы столь изрядно
проштрафились, ваш кузен принц Конде весьма отличился? Приказом
короля Франции он за свои заслуги назначен губернатором
Пикардии.
Шевалье не сводил с Генриха
пристального взгляда, ожидая ответа.
«Не может быть!» – хотел сказать
Генрих. Но не сказал.
– Что ж, я весьма рад за него, –
равнодушно произнес Генрих. – Передайте принцу мои поздравления,
сударь, если вам доведется его увидеть.
***
29 мая 1573 года пришла долгожданная
весть: герцог Анжуйский был избран королем Польши. А
двумя днями позже Карл IX благословил брата на отъезд.
Появление благовидного предлога для
прекращения войны оказалось весьма кстати, ибо прогноз
Вильмона полностью оправдался. «Только солдатиков
положит да казну разворует – вот и вся воинская слава», – говорил
он и оказался прав.
24 июня был оглашен
Булонский эдикт, в очередной раз предоставляющий
протестантам свободу вероисповедания, а также свободу отправления
обрядов на территории городов ля Рошели, Нима и
Монтобана. 26 июня осада ля Рошели была
полностью снята. Шевалье д’Англере возвращался в свиту
герцога Анжуйского.
– Прогуляемся на прощанье, –
предложил Генрих.
Маленькая кавалькада двигалась вдоль
моря. Небо было закрыто грозовыми тучами, внизу плескались волны.
Генрих снял шляпу, с удовольствием ощущая, как соленый
теплый ветер треплет его волосы. Д’Англере ехал
рядом с ним, остальные топтались поодаль.
– Люблю предгрозовую погоду, – сказал
шевалье. – Стоя на этом утесе, слушая шум волн,
чувствуешь себя живым… Знаете, сир, мне понятна ваша привязанность
к этим местам.
Генрих усмехнулся.
– Давайте будем откровенны, сударь,
насколько это возможно… – сказал Генрих после паузы. –
Я совершенно не сомневаюсь,