дама дарит свою любовь. Среди
гостей ее спальни были и д'Алансон и
герцог де Гиз. Генрих не сомневался
также, что она доносит на него. Однако он
не сердился на свою любимую, понимая, что в
том состоят ее придворные обязанности. И
все-таки, как бы ни глупо это звучало, он был уверен,
что небезразличен ей, ухитряясь из всего извлечь свой кусочек
счастья.
Нет, при таких обстоятельствах
требовать верности от Марго было несправедливо.
– Мои дворяне только и мечтают
наделать дырок в колете вашего ля Моля, –
заметил Генрих своей жене в один из
тех редких вечеров, что они проводили
вместе, – еще немного, и нам с вами
придется их разнимать.
Она вспыхнула и хотела ответить
резкостью, припомнив его собственные похождения, но
тут наткнулась взглядом на его взгляд,
мягкий и немного насмешливый. Тот самый, какой она и не чаяла
больше увидеть. Он улыбался ей, как будто приглашая принять участие
в их общем заговоре против всего мира.
– У вас нет права ревновать, –
ответила она только.
– Конечно, – он и не спорил.
Генрих опустился на
ковер подле ее кресла, положив затылок на
подлокотник, и ее рука непроизвольно погладила его
вихрастую макушку. Генрих поймал эту руку и поцеловал
теплую ладонь. Он молча смотрел на огонь, и в его
южных глазах отражалось пламя очага.
– О чем вы задумались? –
спросила она.
Генрих улыбнулся.
– О том, что
через много лет, в старости мы будем сидеть
так же у камина, и вы будете гладить меня по лысой
голове. А ваш ля Моль останется в прошлом.
– И ваша Сов...
– И моя Сов, – покладисто согласился
он.
– Как вы думаете, какими мы будем,
когда состаримся?
– Толстыми и брюзгливыми, как
Мадлон, кормилица короля. Впрочем, это я растолстею, а
вы, конечно, и в старости будете прекрасны.
– А вы и в старости будете льстецом,
– рассмеявшись, ответила Марго.
Больше они не говорили об этом, но с
тех пор Генрих заметил, что ля Моль не появляется подле его жены на
балах и приемах. Ему доносили, что
любовник по-прежнему навещает ее по
ночам, но теперь он, по крайней мере, ходил через
заднюю дверь и старался не попадаться на глаза
слугам. Наверное, это ничего не меняло, но
сплетни, лишенные новой пищи, постепенно сошли на
нет.
Сноски:
[24] О ля Моле
см. Исторические заметки к части 4 п. 1.
Больше доблести в том, чтобы
словами убивать войны, чем железом – людей.