у себя под седлом анонимную записку, извещавшую
его о том, когда и где именно намечено сегодняшнее свидание
королевы Маргариты с ее возлюбленным. Обманутому мужу
предлагалось лично убедиться в неверности супруги. Генрих
убеждаться не стал, а бросил записку в камин. На следующий день на
том же месте он обнаружил новое послание. На сей раз это был его
собственный портрет, сделанный углем, с пририсованными ветвистыми
рогами. Портрет был коряв,
но узнаваем.
– Откуда это взялось? – спросил
Агриппа, заглядывая Генриху через плечо.
Тот пожал плечами и затолкал бумагу
за пояс.
– Вы не думаете, сир, что пора бы уже
призвать ля Моля к ответу? Или не вы учили меня не терпеть
измен?
Эта тема была для
Агриппы больной. Уже не первый год он волочился
за мадемуазель Сальвиати,
которая то приближала его к
себе, то прогоняла прочь. Он знал, что
она не верна ему,
но каждый раз снова и снова мчался на
ее призыв, не в силах ни забыть, ни
смириться с утратой.
–Мимо цели, друг мой, – весело
парировал Генрих, стремясь свести все к шутке, – я
женат по расчету, какие могут быть измены?
–По расчету или нет, но
над вами потешается весь двор, – не унимался Агриппа. – Все
знают, что они проводят вместе почти каждую ночь. Во
всяком случае, когда вы уходите к мадам де Сов, этот ля Моль
посещает ее величество! И он даже не стесняется
пользоваться парадной дверью!
– Ну и что же я теперь
должен отказаться от свиданий с прекрасной дамой и караулить свою
жену, словно пес на привязи? – удивился
Генрих, потом отвернулся и
раздраженно добавил, - я надеюсь, ты не думаешь,
что я не в состоянии сам
позаботиться о своей чести?
Агриппа надулся, давая понять, что
именно так он и думает, но Генрих решил не обращать внимания.
Конечно, Марго могла бы вести себя и поскромнее, но ему совершенно
не хотелось портить с ней отношения. Еще не хватало
ему поссориться с женой. Тем более зеленые глаза его
последней пассии отлично помогали забыть о неверности супруги.
Мадам де Сов, прекрасная
Шарлотта, была первой женщиной, что
по-настоящему увлекла Генриха, с тех пор
как его отношения с Марго стали платоническими. Теперь все
свои ночи он проводил только с ней, забыв о других любовницах.
Она была фрейлиной
королевы-матери, примой ее «балета».
Генрих знал,
что был не единственным
мужчиной, кому эта