Генрих отчетливо уловил, как д’Анжу вздрогнул. Улыбка принца
моментально утратила теплоту, а взгляд стал острым.
– Что вы имеете в виду? – резко спросил он.
– Как что? – удивился Генрих, наивно хлопая глазами. – Чахотку,
разумеется. Разве вы не знаете, что недуг этот особенно
свирепствует на севере. Южное же солнце может исцелить
больного.
– Ах да, конечно, – ответил герцог с явным облегчением. –
Кончина королевы Наваррской – большая утрата для всех нас. Примите
мои соболезнования.
– Благодарю, ваше высочество, – ответил Генрих, слегка
поклонившись.
Что он хотел услышать? Признание в
убийстве? Заверения в обратном? Разумеется, д’Анжу не мог не
понимать, что смерть Жанны д’Альбрэ выглядит подозрительно, и его
настороженность вовсе не обязательно подтверждала вину. Так зачем
же Генрих завел этот разговор? Он имел все доказательства
невиновности королевского дома, почему же не верил им?
***
Празднования по поводу приезда короля
Наваррского были в самом разгаре. Они еще не дошли до своей
завершающей стадии повального пьянства, но официальная часть уже
закончилась, и можно было спокойно поесть и выпить. Затем ожидались
танцы. Король и принцы, в том числе оба молодых Бурбона,
расположились за роскошно накрытым столом отдельно от простых
дворян.
– В глазах рябит от шелков и золота,
– заметил Конде, оглядываясь по сторонам. Сам он, в соответствии с
требованиями своей веры, был одет весьма скромно. – Все эти
придворные господа разукрашены, как рождественские индюшки, хоть к
столу подавай.
– Тебя что, плохо кормят? – удивился
Генрих, с отвращением глядя на пятую перемену блюд. Он никогда не
страдал отсутствием аппетита, но к такому изобилию все-таки не
привык.
– Хорошо кормят, – согласился Конде.
– Как гуся на паштет.
Генрих неопределенно хмыкнул. Он
разделял тревогу кузена, но полагал, однако, что тревожиться
следовало бы раньше. Сейчас такие разговоры только раздражали
его.
Роскошь залы и придворных нарядов и
вправду резко контрастировали с темными одеждами гугенотов.
Дворяне-католики презрительно кривились, поглядывая на своих новых
союзников. Одетые в яркие шелка, они смотрелись как райские птицы
среди ворон. Гугеноты же, осуждавшие подобную пышность, недовольно
косились на них.
Краем уха Генрих услышал обрывок
беседы между Шарлем де Миоссеном, одним из своих людей, и
неизвестным дворянином.