Музыка зазвучала вновь.
– Эту песню я впервые услышал в
военном лагере при Жарнаке, – негромко сказал Генрих, склонившись к
своей невесте и как бы невзначай касаясь ее руки. – Ваш брат герцог
Анжуйский тогда здорово задал нам жару, и мне казалось, что теперь
не до любви и не до музыки. Но битва при Жарнаке давно стала
историей, а песня живет до сих пор.
– Любовь – это сама жизнь, – ответила
Маргарита, и он отметил, что она не отстранилась от него. – Что,
как не любовь, противостоит смерти? Но какой же музе, сколь
прекрасной, столь и жестокой посвящены эти строки? – спросила
Маргарита.
Она смотрела на него с любопытством,
ожидая услышать романтическую историю.
– О, мадам, о музах поэтов не
говорят, ведь очарование тайны легко разрушить неосторожным словом,
– ответил Генрих.
– Простите, сир, я не должна была
спрашивать об этом. Я знаю, вы умеете хранить тайны… и быть хорошим
другом.
Он смотрел на нее, любуясь нежным
изгибом ее губ, выбившимся из-под куафюры локоном…
– Я был бы счастлив предложить свою
дружбу вам, – ответил Генрих с легким поклоном.
Она улыбнулась, ничего не
ответив.
Сноски:
[9] Тэодор-Агриппа д’Обинье «Весны».
В любви
и на войне одно и то же: крепость, ведущая
переговоры,
наполовину взята
Маргарита де Валуа
Он был совсем рядом, и в его темных
глазах отражалось обаяние летней ночи. Нет, он не нравился ей
совершенно. Она любила других мужчин: высоких, красивых и
элегантных. А этот юноша был совсем не в ее вкусе. Она отвела
взгляд, разорвав незримую нить между ними, и вдруг ощутила щемящее
разочарование, будто от утраты чего-то ценного.
Когда вечер подошел к концу, и
Маргарита пожелала оставить общество, король Наваррский, согласно
этикету, отправился ее проводить.
– Ваш друг невероятно талантлив, –
сказала она, когда они шли вдвоем по аллее сада. – Не сомневаюсь,
что скоро весь двор будет петь его песни.
– Я непременно передам Агриппе ваши
слова, мадам. Он будет весьма польщен этой оценкой, ведь всем
известно о вашем поэтическом даровании и тонком вкусе.
Оказывается, ему известно об ее
поэтическом даровании. Кто бы мог подумать. Гиз никогда не говорил
с ней о стихах.
– Не нужен тонкий вкус, чтобы
восхищаться тем, что и вправду трогает сердце, – ответила она.–
Хорошие стихи, как море или небо, прекрасны сами по себе. Однажды
мне довелось посетить Нормандию. Эти земли суровы и даже грубы, но
они пленяют своею холодной красотой.