– Помню. Я тогда убил его на дуэли. И
следующего тоже убью.
– Боюсь, со следующим тебе может не
повезти. Неужели ты не понимаешь, что у тебя есть только один шанс
добиться ее благосклонности – забыть о ней. Я знаю эту породу
женщин, они могут любить лишь тех, кто к ним равнодушен. Тех же,
кто любит их, они презирают. К черту такую любовь! Скажи, когда в
последний раз ты получал от нее награду за свою преданность?
– Я рад, что вы так хорошо знаете
женщин, мой государь, – с нескрываемой злобой проговорил Агриппа, –
я очень счастлив, что вы, в отличие от своего никудышного слуги,
так удачливы в любви, что можете давать советы... Но я в них не
нуждаюсь! – с яростью бросил он. – Я прошу вас, как моего сеньора,
лишь отпустить меня на месяц от своей особы. Более не смею
утруждать вас своими заботами.
– Я не отпускаю тебя, – спокойно
ответил Генрих, проигнорировав язвительный выпад, – и когда-нибудь
ты скажешь мне за это спасибо. Ты словно душевнобольной, которого
нужно связать, чтобы он не навредил сам себе.
– Вы приказываете мне остаться? –
уточнил Агриппа.
– Да.
– В таком случае мне придется
ослушаться вашего приказа! Вы можете покарать меня за это, –
измученное лицо Агриппы выражало обиду и упрямство, на щеках горел
горячечный румянец. Карать его совершенно не хотелось.
Генрих тяжело вздохнул, с жалостью
глядя на друга, затем взъерошил себе волосы.
– У тебя деньги есть? – спросил он,
сдаваясь. – Не можешь же ты ехать к ней без денег.
Агриппа с радостным удивлением
посмотрел на Генриха, убеждаясь в своей маленькой победе.
– Есть. Немного, но я
неприхотлив.
– Что значит, неприхотлив? В конце
концов, ты состоишь на службе короля Наваррского и едешь к
даме.
Генрих отстегнул от пояса кошелек.
Расставаться с деньгами мучительно не хотелось, но отступать было
поздно. Он подумал, развязал тесемки и высыпал на стол пригоршню
золотых монет.
– Это тебе. На дорогу.
Агриппа медлил, он был все еще обижен
на своего короля.
– Возьми, – попросил Генрих, – не
будем ссориться перед отъездом.
Агриппа ссыпал деньги в ящик стола и
поклонился.
– Спасибо, сир. Я знал, что вы меня
поймете, – глаза его были больными и блестели, как в лихорадке.
– Куда же мне было деваться, –
буркнул Генрих.
– Я вернусь… скоро… не
сомневайтесь.
– Я и не сомневаюсь, – усмехнулся
Генрих.