Переступив порог, я еле сдержался от
заупокойного паса, когда призрак неожиданно проявился перед моим
носом.
— Опять вламываетесь, будто к себе
домой, пан Как-вас-там, — недовольно протянула она.
— Кляп ей, что ли, какой-нибудь
начаруйте, — скривившись, возмутился я. — Когда неупокоенные
бродят, где попало — это уже беда, но когда они ещё и болтают без
умолку…
— Мы… вы… Да вы… а мы сами… —
забормотала белобрысая девица.
Как от такой добиться вразумительного
ответа? Да еще этот призрак лезет. Благо, пан Франц не заставил
себя ждать, избавив меня от своей косноязычной, хоть и милой на вид
служащей и бойкого духа. Хотя всё должно быть наоборот. Не в том
смысле, чтобы неупокоенная была мила, а в том, чтобы молчала,
желательно глубоко под землёй. А из объяснений девицы можно было
понять хотя бы половину.
— Пан Врочек, с вас бутылка
шапры[2]! — выдохнул я, едва за мной
закрылась дверь кабинета, — ваш призрак едва не довел меня до
сердечного приступа!
— Моего призрака, хвала богиням, пока
ещё нет, — насмешливо фыркнул старик. — Шапру вам всё равно нельзя,
но если бесстрашного Бальтазара вдруг хватит удар, клянусь
отпаивать вас дистиллятом.
Я поморщился. Пока не разберусь со
своим «недугом» не видать мне выпивки, как своих ушей. Жизнь припоя
настолько тяжела, что порою невыносима, но даже в самые
отвратительные моменты я не могу расслабиться, и как любой, даже
самый заурядный человек, выпить стаканчик-другой. Жидкость, попадая
ко мне в организм, незамедлительно делится со мной своей памятью. И
хоть некоторые считают подобное чудесным даром, по моему мнению,
это жуткое проклятье. Припой ощущает, как вода когда-то бежала по
ржавым грязным трубам, как давили сальными ногами виноград хмельные
девицы вблизи виноградников. Он воочию видит, что творилось со
всяким предметом по прихоти или недосмотру, попавшему в ту
жидкость, что коснулась его губ. Мучительные видения нельзя
прервать или остановить, они поглощают без остатка, заставляя
погружаться всё глубже и глубже, стирая грани и оставляя только
тоску и боль. Справиться с ними и остаться прежним может далеко не
каждый, а те, кто умудряются, превращаются в усталых циников.
— Если не можете справиться с
призраком, Франц, избавьте меня хотя бы от дистиллята, я на него
уже смотреть не могу, — мрачно заметил я, ставя саквояж на пол и
извлекая из него книгу.